.

– ноль, – радостно объявила Мила, когда они поменялись сторонами корта. Ее глаза так и сверкали в свете прожекторов, когда они прошли мимо друг друга у сетки.

      И тут Себ понял: для восстановления дружбы с Милой явно требовалось больше одежды.

      Как он вообще мог забыть эти ноги? Такие длинные, прямо-таки бесконечные…

      Ладно, он не забыл. Ничто человеческое не было ему чуждо. Женившись на Стефани, он не перестал замечать красивых женщин.

      Милу – уж точно. Но сначала это была объективная реальность, констатация факта: «У Милы Молинье – шикарные ноги». Что-то вроде: «Небо голубое. Я не люблю сырые помидоры». И все в этом духе.

      Ничего больше.

      И уж точно не эта… инстинктивная реакция на изгиб бедра и икру. Это сжатие внутри… этот жар, обдающий кожу… Внезапная реакция, будто удар под дых.

      Подошел черед его подачи. Себ перевел дух, несколько раз отбил мяч и, качнувшись назад на пятке, подбросил его высоко в вечернее небо.

      Шлеп.

      Эйс. Отлично.

      – Пятнадцать – ноль.

      Но была ли она так внезапна? Его реакция?

      После того, что он наговорил вчера, Себ убедил себя, что просто озвучил факт. У Милы действительно были потрясающие глаза. И лишь с уходом Милы он осознал, как от ее присутствия замедлился ритм сердца, а все тело расслабилось в приятной неге.

      Шлеп.

      Мяч приземлился слишком далеко. Мила улыбнулась и, перехватив взгляд Себа, сделала несколько шагов вперед, готовясь отбивать менее мощную вторую подачу.

      Шлеп.

      Себ вдруг ударил по мячу еще сильнее. Сейчас ему было не до тактических приемов.

      – Аут! – возвестила Мила.

      Она все-таки отбила далеко улетевший мяч, и Себ остановил его полет ракеткой. Несколько раз стукнув по мячу, он сунул его в карман.

      – Пятнадцать – пятнадцать.

      Перед новой подачей Себа Мила вскинула руку, знаком прося подождать. Себ наблюдал, как она возилась со своими волосами, убирая их за уши и закрепляя заколками, чтобы пряди не падали на глаза. В том, что она делала, не было ничего соблазняющего, – только вот майка облепила тело Милы, когда она вскинула руки. Под тонкой материей проступили очертания ее талии и грудей.

      Себ резко отвернулся, и впервые в жизни сокрушительный удар по твердой поверхности корта принес ему такое облегчение. Он почти физически ощутил это – удовлетворение от мышечной разрядки, позволившее отвлечься от неприличных мыслей о Миле.

      Его подруге…

      Лучшей подруге Стефани.

      Отныне Себ понимал лишь одно: Мила должна снова стать частью его жизни. Платонически. Потому что, даже если она каким-то невероятным образом сочла бы его привлекательным, ни о каких отношениях не могло быть и речи.

      Ни с Милой, ни с любой другой женщиной.

      Он отошел на заднюю линию.

      Шлеп.

      Эйс.

      – Тридцать – пятнадцать.

      После Стефани у него были женщины. Две, если быть точным. Бессмысленные, ничего не значащие связи. В затуманенном горем состоянии он забредал в лондонские бары, а потом даже не мог вспомнить имен