Диверсант Петра Великого. Руслан Ряфатевич Агишев

совсем не понимать это. Московия очень карошая страна. Только церковь…

      «О-о! Да вы, ваше благородие, нарезались». Швейцарца качнуло, но я вовремя поддержал его за руку. «Так скоро дойдет и до классического – ты меня уважаешь?» Конечно, глядя на разоткровенничавшегося Лефорта, я зубоскалил про себя. Было довольно смешно наблюдать, как всегда выдержанный, строгий, словно затянутый в невидимый корсет полковник буквально растекся на своем кресле.

      Чувствуя, что откровения швейцарца затягиваются, я еще подбросил дров в здоровенный камин, который бы с жадностью заглотил еще столько же. Когда же смолистые поленья занялись огнем, заполняя теплом и запахом смолы гостиную, мне послышалось кое-что интересное. «Так… А вот с этого поподробнее, господин полковник».

      – Сначала я думать, что здесь церковь другая. У вас можно верить по-другому. – Лефорт кивнул на скромно лежавшую на столе Библию, небольшую книгу в простом черном кожаном переплете. – Можно строить свои кирхе. Можно заводить своих просвитер. – Лефорт все чаще и чаще вставлял слова на родном языке. – Но потом я видеть другое…

      Я превратился в «одно большое ухо», так как Лефорт начал рассказывать какие-то просто невероятные вещи. Судя по его сбивчивой, часто прерываемой пьяными бормотаниями речи, наша церковь при полной поддержке царевны Софьи жестко боролась с теми, кто пытался сделать что-то новое или изобретал что-то необычное. Запрещалось что-то изменять в старинных обычаях, военных уставах, домашних традициях, одежде, кухне и т. д. Из школьного курса истории и баек на своей работе в антикварном салоне я, конечно, много слышал про патриархальную Русскую церковь, которая веками словно цепной пес защищала все устоявшиеся обычаи и традиции. Слышал и про пресловутые бороды, которые имели знаковый и едва ли не сакральный характер для владельца; и борьбу с табаком, объявляли дьявольским; и про «немецкое» платье, которое осуждалось среди простого люда; и длинные рукава боярских шуб, что Петр I с такой яростью прилюдно отрезал; и т. д.

      «Хм, что-то швейцарец прямо бочку катит на нашу Церковь. Насколько я помню, патриарх и сама царевна Софья, конечно, были противниками всяких петровских задумок, но чтобы прямо бороться с изобретателями… Если честно, лабуда какая-то. Как бы в итоге не узнать, что здесь свою инквизицию создали, чтобы с разными изобретателями бороться».

      – …Мне говорить, нельзя другой платье для зольдат, нельзя другой эссен, нельзя другой курирен… э-э-э… лечить. Мол, все не по старине от Сатаны… Делать только так, как говорить они. Слушать, что говорят они. Слышишь? Так не должно быть, Лексей. Так нельзя. Они не понимать.

      Полковник зачем-то попытался встать, но у него ничего не получилось. Привстав, он снова плюхнулся в кресло.

      – Я говорить зольдат… Вашен… мыть хенде. Ты есть мыть руки, зольдат. Ты есть грязный! Швайне! – Лефорт «хлопнул» еще одну кружку. – А ба…туш…ка против. Так нельзя. Нихт рихтиг… Лексей, слышать меня? Они следить за всеми. За каждым смотреть.