Роман-неформат. Сергей Бурлаченко

сюжеты и характеры её героев? Соблюдать формат не им созданного произведения? Нет, нет и нет! Поэтому ещё раз к чёрту выдумки умников от профессии. Буду писать ради своего единственного судьи – своей совести.

      Идёт снег? Так и напишу, что он идёт. Не надо ничего придумывать, всё уже было придумано до меня и уложено в композицию моей судьбы. Ведь и началось всё со снега. Мама вспоминала не раз, что родила меня в декабрьскую ночь, обильную снегом, первородным страхом и внезапным счастьем. Утопая по колено в пуховых сугробах, они с отцом добрались до роддома на самом краю района. Больница была крошечной и деревянной, с врачами, напоминавшими святых, готовых даже свои жизни отдать за пациентов. Может, это и были волхвы? А сквозь снежную пелену в небе горела какая-нибудь звезда?

      Стоп. Вот и я начинаю уподобляться умникам, сочиняющим красивые и неправдоподобные сюжеты.

      Просто тогда, на исходе декабря, перед самым Новым годом и прежним Рождеством, я появился на свет в старой Курьяновской больнице у железнодорожной станции Перерва и…

      Ещё раз стоп. Это снова выдумки. Был снег, конец декабря, тревога и счастье. Только и всего. И никаких таких звёзд и прочего литературного реквизита. Снег стал моим крёстным по сюжету, выбранному судьбой. Оттого-то самую настоящую, сладкую и чудовищную тоску я переживаю в часы снегопада.

      В то февральское утро, когда мир стал чёрно-белым, то есть шесть десятков лет спустя, опять пронизанный и напитанный тоской, я и взялся за этот роман-неформат.

      Он никогда и нигде не будет напечатан. Он не имеет жанра, не соответствует требованиям современного литературного рынка, не отвечает запросам издателей. Он опоздал лет на тридцать. Так долго я к нему подбирался.

      Ну и что? Мне неожиданно стало ясно, что каждый из людей рождён для своего счастья, просто мы порой не понимаем, как оно выглядит. Я понял, что мой роман и есть моё счастье. И нечего слушать свои сомнения, рождённые завистью к тем, чьи романы напечатаны.

      Возможно, мой роман мог быть интереснее. Но он таков, каков его автор, пожилой мужчина, переживший внутри себя роды этого романа.

      То есть вторичные роды самого себя.

      Теперь у меня есть все «за» и нет ни одного довода «против» того, чтобы считать себя счастливым человеком.

      Понимаете?

      Вот он, этот роман. В нём нет красивостей, ложных сюжетных поворотов и нет ни одного слова неправды. Я также не придумывал героев, просто дал им другие имена, как и некоторым местам действия. Но они узнаваемы, реальны, так как тоже являются частью меня самого.

      Убивать самого себя ложью нелепо и безобразно. Согласны?

      Вот, пожалуй, и всё. Для пролога достаточно. Если прочитаете мой роман, забудете свои неудачи, потери, обиды и всё такое и задумаетесь над тем, что, может быть, они всё-таки и есть ваше настоящее, только вам принадлежащее счастье.

      Кто вы такой, Павел Калужин?

      Июнь

      Давайте выходить на свет!

      Стоит июнь, курчав и юн.

      В природе напряженье струн –

      Всё ближе солнечный концерт.

      Он поначалу ослепит,

      Он оглушит и обожжёт,

      Он ливнем золотистых нот

      Омоет леденелый быт.

      На крышах вырастут стихи.

      Страницы прозы сквозь асфальт

      Прорежутся и улетят,

      Птицеподобны и легки.

      И в небе, белом от жары,

      Текущем светом вверх и вниз,

      Как паганиньевский caprice

      Взорвётся атомной игры

      Нечеловеческий заряд.

      Искусство город захлестнёт,

      Сожмёт, разгладит, вновь сомнёт.

      И вот уже стоят, молчат

      Мужчины, женщины, авто,

      Собаки, кошки, поезда,

      Авиалайнеры, суда,

      Вокзалы, паркинги, метро,

      Остолбеневшая листва,

      Мосты на медленной реке,

      Заслушавшись в святой тоске

      Щемящий голос божества.

      Результат мало похож на замысел. Отчего? Какие тому причины? Неразрешимая и скорее всего приятная загадка жизни.

      Какое-то время я верил в свои силы, но чем дальше, тем сомневался в себе всё больше и больше.

      Выйдя из дверей Великолепного института кино, вдруг я почувствовал себя помолодевшим. В портфеле моём лежал диплом об окончании института и присвоении мне звания киносценариста. То, что я закончил заочное отделение, да ещё документального кино, было неважно. Реализовалась моя мечта, а что может быть прекраснее бреда молодого автора и его веры в свою исключительность?

      Придя домой, я стал думать, кого собрать на праздничную вечеринку по поводу своей радости. Голова соображала плохо, в ней кипел бульон наслаждения. Я снял трубку и позвонил Ромке Розину, своему другу детства.

      – Обмыть