Ван Гог. Самоубитый обществом. Антонен Арто

запятнано и безумием – его, кстати, один только грех и вызывает.

      И в католический грех я не верю,

      но верю в преступную похоть, от которой все гении земли нашей,

      все настоящие сумасшедшие из лечебниц как раз убереглись,

      или тогда, значит, они не были (по-настоящему) помешанными.

      И что вообще такое настоящий безумец?

      Это человек, который предпочел скорее сойти с ума – в социально принятом смысле, – чем пойти против некоей высшей идеи человеческой чести.

      Именно так общество задушило в своих лечебницах всех, от кого решило избавиться или оградить себя – за то, что отказались стать его сообщниками в череде отборных гадостей.

      Ведь умалишенный – это и тот, кого общество не захотело услышать и кому помешало изречь невыносимые истины.

      Но в этом случае интернирование – не единственное его оружие, и у действующего заодно скопища есть другие средства, чтобы покончить с теми, чью волю оно решило сломить.

      Помимо мелких чар местечковых ворожей есть и вселенский сглаз, в который периодически оказывается вовлечено всякое растормошенное сознание.

      Именно так в случае войны, революции или еще лишь зреющего социального потрясения сознание масс испытывается – и пытает само себя, и выносит приговор.

      Бывает также, что его провоцируют и выводят из себя отдельные громкие случаи.

      Такой вот коллективный сглаз поразил Бодлера, Эдгара По, Жерара де Нерваля, Ницше, Кьеркегора, Гёльдерлина, Кольриджа,

      поразил он и Ван Гога.

      Это случается и днем, но, как правило, чаще всего – ночью.

      Тогда причудливые силы вздымаются и сливаются под астральным сводом, этим подобием темного купола, где, перекрывая всякое человеческое дыхание, клубится ядовитая агрессия злого духа большинства людей.

      Именно так тех редких провидцев доброй воли, вся жизнь которых на этом свете стала сражением, в любое время дня или ночи, в глубине самого настоящего кошмара наяву окружает гигантская засасывающая воронка, оплетает щупальцами неодолимая тирания эдакого гражданского колдовства, которое скоро открыто станет частью общепринятых нравов.

      Перед лицом этого единодушного свинства, которое с одной стороны опирается на секс, а с другой, кстати, – на богослужение или прочие духоподъемные ритуалы, вовсе не выглядит бредовой решимость выйти ночью с двенадцатью свечами на шляпе, чтобы рисовать пейзаж с натуры;

      а как иначе – справедливо заметил однажды наш друг актер Роже Блен – мог Ван Гог осветить себе путь?

      Что же до обожженной руки, то это самый настоящий героизм,

      а отрезанное ухо – неумолимая логика,

      и, повторюсь,

      мир, который денно и нощно без остановки поедает несъедобное,

      чтобы дойти до конца в своем злом умысле,

      по этому поводу должен

      просто заткнуться.

      Постскриптум

      Ван Гога погубило не само бредовое состояние,

      а то, что он был – физически – узлом, средоточием проблемы, вокруг которой испокон веков бьется неправедный дух человеческой