Примкнуть штыки!. Сергей Михеенков

сдержанным смешком, как в школе на уроке старого учителя, которого в прошлом они знали строгим и непреклонным.

      – Проверить наличие вверенного вам оружия и шанцевого инструмента! – снова рявкнул Гаврилов, чтобы забить последний гвоздь; что и говорить, умел, умел сказать помкомвзвода в нужный момент нужное слово, и иной раз это у него получалось не хуже, чем у политрука Киселева. – Денисенко!

      – Здеся я, товарищ старший сержант! – тут же отозвался курсант, сидевший рядом с сержантом Смирновым.

      – Здеся ты… – передразнил его Гаврилов. – Ну что ты будешь делать! Затвор-то на этот раз на месте? Не потерял?

      – Так точно, товарищ старший сержант! – отчеканил курсант.

      – Что «так точно»? «Так точно» – потерял? Или «так точно» – на месте?

      – На месте. Винтовка-то новая, товарищ старший сержант. Ладно сидит затвор. И всё снаряжение в полном порядке, – весело и пространно, под общий смех товарищей, доложил курсант Денисенко и так же весело добавил: – Разрешите продолжать службу?

      – Продолжай. Пока спится. Да сильно не храпи.

      – Да нет, я не сильно, я потихонечку.

      – Эх, Денисенко!.. – усмехнулся Гаврилов, хотел что-то сказать, но передумал.

      Гаврилов вспомнил курьёзный случай, приключившийся с этим незадачливым курсантом. Всегда с ним что-нибудь приключалось несуразное… Когда взвод отрабатывал движение в цепи, из винтовки Денисенко каким-то образом выпал затвор. Старенькие учебные винтовки системы Мосина образца 1891/30 годов, некогда добротно сработанные на Тульской оружейном заводе, были уже порядком изношены. Не одно поколение курсантов, добросовестно овладевая ратным делом, холило и грело эту винтовку теплом своего тела, лёжало с нею в обнимку на огневом рубеже, стояло в карауле в дождь и в снег. Ободранные, подбитые железной полосой приклады, потёртые, замухрившиеся ремни, разболтанные и погнутые штыки. Но чтобы потерять затвор… Теряли патроны, пустые обоймы, теряли пуговицы с шинелей и гимнастёрок. Но затвор… Это надо было всё же умудриться. Спохватились, когда надо было возвращаться в казарму, на ужин. Уже закончили занятия. Стряхнули шинели, обобрали с них колючки череды и репея. Счистили пучками травы глину с сапог. Построились. «Проверить оружие!» Ничего особенного, обычная команда перед тем, как строем и с песней отправиться в казарму, а там на ужин. Но шеренга вдруг загудела, задвигалась. Курсанты оглядывались по сторонам, перепуганными глазами шарили по истоптанной земле вокруг. «В чём дело?» – «Товарищ старший сержант, у меня… это… как его… затвора нетути». Перед Гавриловым стоял выступивший из строя вот этот самый, недошлый, одним словом – курсант Денисенко. Долговязый, нескладный. Форму курсантскую носить так и не научился. Вечно у него всё висело, высовывалось, моталось. Стоял перед строем, бледный, и тонкие его ноги, торчавшие из раструбов сапог, дрожали. Некоторое время Гаврилов смотрел на раззявленный паз винтовки, на незатворённый патронник, на подобранные и заведённые