Девочка, Которая Выжила. Валерий Панюшкин

Он успокоился в том смысле, что знает теперь, где у нее кнопка, как добиться от Оксаны стона, способного впечатлить его. И принялся готовить праздничный плов, стараясь поменьше смотреть на столбики Оксаниных щиколоток и побольше думать про то, как Оксана, если поцеловать ее в шею, стонет.

      «У Аглика беда» – брякнуло сообщение в ватсапе. И все вышесказанное перестало иметь значение. Елисей схватил телефон, три раза ткнул пальцем в номер бывшей жены, пока не начался наконец набор номера, и стал ждать бесконечно, бесконечно не наступающего соединения. Аглик – это была его дочь Аглая. Он никогда не звал ее Агликом, звал Аглаей или Глашей. Бывшая жена не знала английского и не слышала, как созвучно прозвище Аглик слову ugly[2]. Но это сейчас все равно.

      – Алло! Что с Глашей?

      – Не беспокойся, что ты. С ней, собственно…

      – Говори! – проревел он в трубку.

      – Нара погибла.

      Он помолчал секунд двадцать, соображая, кто это Нара и какое отношение ее гибель может иметь к Аглае. Потом вспомнил.

      – Где Глаша?

      – Здесь, со мной.

      – Дай мне ее.

      – Она не может говорить, рыдает.

      – Как погибла?

      – Выпала из окна. Наверное, покончила с собой.

      – О господи!

      Елисей отложил телефон, сел на табуретку и сжал пальцами виски. Из телефона пищал голос бывшей жены:

      – Алло! Алло! Ты слышишь?

      Нара, Линара – Елисей вспомнил маленькую, довольно эксцентричную девушку, которая очень громко разговаривала и при любой возможности старалась взять на руки всякого встречного кота, – была самым близким для дочери Елисея человеком на свете. Он взял телефон и, не прикладывая к уху, сказал:

      – Я приеду, не оставляй ее одну.

      Потом он обернулся к Оксане. Про нее теперь нельзя было сказать «уютно устроилась в кресле». Она была загнана в угол. Черты лица заострились, улыбка сменилась оскалом, и стало видно, что правый верхний клык у Оксаны кривой, как пиратская сабля. Но Оксана еще пыталась держать себя в руках. С той интонацией, которую, вероятно, следовало считать участливой, она спросила:

      – Что стряслось?

      И Елисей подумал, что ему не хочется рассказывать этой женщине, что стряслось. Дело не в щиколотках, не в кривом зубе, а в том, что ему, Елисею, не хочется. Но он все равно рассказал.

      – Лучшая институтская подруга дочки покончила с собой.

      – Наркотики? – спросила Оксана, и это был неверный вопрос.

      Елисей подошел к ней, наклонился, попытался поцеловать в шею, но она отстранилась. Елисей бы и сам отстранился, если бы к нему подошел малознакомый лысый мужик в красном фартуке и попытался поцеловать в шею. И он сказал:

      – Через полчаса достань тыкву, нарежь ломтями и поешь. Прости, пожалуйста.

      – Но почему?! – Оксана пошла в атаку, от участия не осталось и следа. – Почему такой эгоизм?

      – Потому что девочка страдает.

      – Сколько лет твоей девочке?

2

Некрасивый, неприятный (англ.).