Мемуары. князь Адам Чарторижский

другу на ухо, что в то время как императрица осыпала Платона Зубова своими милостями, его желания устремлялись к великой княгине Елизавете, жене великого князя Александра, которой было тогда всего шестнадцать лет. Это заносчивое и химерическое притязание делало графа смешным, и все удивлялись, что он имел смелость строить такие планы на глазах Екатерины. Что касается молодой великой княгини, то она не обращала на него никакого внимания. Кажется, припадки любви овладевали им большею частью после обеда, в часы, когда мы являлись к нему с визитом, потому что он тогда только и делал, что вздыхал, растягивался на длинном диване с грустным видом и, казалось, погибал от тяжести, обременявшей его сердце. Его могли утешить и развлечь лишь меланхолические и сладострастные звуки флейты. Одним словом, у него были все признаки человека, серьёзно влюблённого.

      Кажется, кое-кто из его наперсников знал об этой тайне. Во всяком случае, не подавая виду, что догадываются о причине его огорчений, они сочувствовали его печали. Находящиеся у него в услужении люди говорили будто после обеда он отправлялся к Екатерине и выходил от неё удручённый скукой и такой грустный, что становилось его жаль. Он обрызгивал себя духами и принимал своих близких гостей с тем грустным видом, который поражал всех. Но отдыхать он не желал, говоря, что сон лишает нас доброй части нашего существования.

      Так прошёл летний сезон 1795 года. С наступлением осени двор переселился в Таврический дворец, и наши утренние визиты к фавориту участились, так как приближалось время, когда наше дело должно было быть наконец решено.

      Зубовы продолжали твердить, что одной их доброй воли недостаточно, что они не в силах добиваться всего, ими желаемого. Такие слова не предвещали ничего хорошего. Между тем разгоралась борьба притязаний: наряду с лицами, хлопотавшими о возврате их имений, явилось множество других, пускавших в ход все средства, чтобы воспользоваться секвестрированным имуществом. Все, начиная от самых высокопоставленных лиц и до самых последних, хотели урвать свою часть из добычи, так как Екатерина до сих пор не сообщала ещё своего решения ни относительно судьбы огромного количества конфискованных частных имуществ, ни относительно имущества, отобранного ею у церквей и государства.

      То был очень интересный момент в государственной жизни России, и все с трепетом ожидали его разрешения. Сколько людей строили на этом надежды расширить свои владения и увеличить число рабов или душ, как говорится в России. Поэтому раболепство и низкое угодничество развернулись с новой силой не только в салонах самого фаворита, но и вокруг его секретарей, которые, подобно Жиль Блазу, как я уже говорил об этом выше, подражали графу, как обезьяны, даже в его смехотворных приёмах при утреннем туалете, чтобы показать свою спесь перед презренной толпой, набивавшейся в их передние.

      Среди спекулянтов, искавших, как грабители на поле битвы, обогащения за счёт побеждённых, нашлись, к несчастью, наряду с русскими, и некоторые