По следам кисти. Елена Черникова

вдохновение, у прозаиков наконец уехала теща, и можно крепко, по-писательски проработать несколько черновых кусков, понимаешь, так сказать, вот, ну, да.

      Затянувшееся предисловие, писанное ярко-черными красками, вы мне скоро, надеюсь, простите, когда я перейду к саморазоблачению, а потом, возможно, к описанию содержимого своих сундуков.

      Но до сундуков надо обговорить несколько травматичных вопросов.

      Начнем с автора этих строк. Кропать меня потянуло года в три. Случайно была разоблачена. В семнадцатилетнем возрасте поступила в Литературный институт, закончила дневное отделение (1982) в семинаре критики и литературоведения у Всеволода Алексеевича Сурганова. Получив элитарное образование, одиннадцать лет проработала в газете (ничего страшного), стараясь не забыть, зачем все-таки родилась на свет. Газете – слава! Она была единственная на всю страну, где лицеистка могла обрести вторую, журналистскую, профессию, не свихнувшись от подчеркнул, отметил, заявил, поскольку то был «Московский литератор» периода расцвета.

      Тем не менее В. А. Сурганов оказался прав. Приводить руки в порядок пришлось еще несколько лет после ухода из газеты; подчеркиваю, замечательной газеты, но – способы текстопорождения у писателя и журналиста решительно разные, и понимаешь это не сразу.

      Все-таки написав роман («Золотая ослица», 1997) и вступив в Союз писателей, я почувствовала себя воздушно, приобщенно и дарила книгу всем, не следя за реакциями. Издательство (тогда «Присцельс») было ко мне чрезвычайно благосклонно. Оно выплатило максимальный гонорар, и тираж был (особливо для 1997) огромным – 15 тысяч экземпляров, и оно давало мне мои книжки, чтобы я могла их дарить. Эти сказочно доброжелательные люди, почему-то любившие текст романа «Золотая ослица», своей любовью сделали мне анестезию, дали социальный наркоз, отчего я все-таки пожила счастливой жизнью придурка, не понимающего, что происходит вокруг.

      Теперь зайдем в тему внутрицехового дарения книг с другого крыльца. Одновременно с сочинительством прозы я почти всегда работала на радио. Это моя любовь, мой театр и моя пуховая люлька. Пришли однажды времена, когда мне стали дарить книги ежедневно, и дарение продолжалось пятнадцать лет. В некотором смысле это конфузная ситуация: люди дарили книги радиожурналисту, не подозревая, что он на самом деле писатель, поэтому не боялись подвоха, зависти, не предполагали ни гаража, ни дивана. Дарители справедливо полагали, что ведущий авторской радиопрограммы может то, чего не могут критики, PR-службы издательств и природа: просто сказать теплым человеческим голосом, что у имярека вышла книга и поздравить автора прилюдно. Поскольку я выбирала для эфира то, что мне искренне нравилось или представлялось полезным для слушателя, то я прочитала подаренное. Правда.

      Есть причина, почему я пока не подпираю книгами мебель, а читаю их все: доморощенная метафизика, знаки судьбы. Именно подаренную книгу я воспринимаю как напутствие из невидимого мира. Читаю внимательно, даже если это стихи начинающих, жестокий аллерген.