Олёнка. Часть первая. Антон Никитин

и даже в другое измерение, где всё было и прошло: и жизнь, и слёзы, и любовь. И опять вернулось ко мне, чтобы напомнить, как это здорово – любить, страдать и мечтать.

      Some folks can lose the blues in their hearts,

      But when I think of you another shower starts².

      ***

      Алёна посоветовала мне поговорить с девушками о своих чувствах. Я долго набирался смелости. Я совершенно не представлял себе, что буду делать, если кто-то из них вдруг ответит мне взаимностью. Для меня такой разговор сам по себе был актом невиданной мужественности, который имел ценность сам по себе, а после хоть трава не расти.

      Бьянка ушла в небольшой отпуск, так что я решил начать с Веры. С технической точки зрения, ситуация осложнялась тем, что внутреннее помещение клиники представляло собой несколько кабинок для процедур, разделённых занавесками. Радио (там всегда играло «Монте-Карло») немного заглушало голоса, но всё, что говорилось в одной кабинке, было слышно в соседних. Я думал целых три дня, а потом нашёл решение.

      На ближайшей консультации я рассказал о своей проблеме Алёне, надеясь поразить её  догадливостью, но она лишь пожала плечами и практически без промедления выдала:

      – Записка.

      Я был растерян. Почему мне, чтобы додуматься, потребовалось три дня, а ей – несколько секунд?!

      – Я женщина, – произнесла Алёна с улыбкой. – У меня изворотливый ум.

      Я знал, что у меня неразборчивый почерк, поэтому напечатал на компьютере:

      «Вера!

      Мне надо вам сказать кое-что важное, но не здесь. Не могли бы вы выйти со мной на улицу на несколько минут? Пожалуйста!»

      Я сомневался, стоит ли ставить восклицательный знак в конце. С ним концовка смотрелась так, как будто я умолял девушку. Но, с другой стороны, этот знак выглядел тем, чем и являлся – побудителем к действию. Патроном в оружейном стволе. Молотком в миллиметре от шляпки гвоздя. Я оставил его.

      Я засунул записку в дальний отсек бумажника, и стал ждать выходных. Вера неожиданно объявилась в четверг. Заменяла кого-то. Я прошёл в кабинку, разделся до трусов и лёг на кровать специальной конструкции для вытягивания позвоночника. Я понял, что разговор произойдёт сегодня. И меня начала бить крупная дрожь.

      – Что с вами? – спросила Вера довольно резко, как мне показалось.

      – Всё в порядке, – пробормотал я.

      Она ушла, а я остался один и меня колбасило, как сосиску в кипящей воде. Я понимал, что это нервное, но не мог успокоиться. Вера подходила дважды, чтобы подрегулировать длину кровати и с каждым разом я понимал, что ответственный момент всё ближе. Я вдруг вспомнил, как в третьем, кажется, классе, влюбился в одну девочку. Она была невысокая, бойкая и улыбчивая. Когда она смеялась (довольно часто) на щеках появлялись ямочки. Как-то я написал на бумажке – I love you – и после уроков, в раздевалке подкинул записку ей в портфель. Она выбросила её на пол, и ушла, как будто ничего и не было. Наверное, подумала, что я положил ей какой-то мусор.

      К тому времени я уже ходил в клинику два с лишним месяца, совершенно точно уяснил порядок проведения