Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47. Татьяна Соломатина

хорошо. Дома. На работе было по-всякому.

      Молодую женщину, совершившую попытку суицида, собрали и вылечили. Физически. Ну, более-менее. И выписали в психиатрическую больницу. Потому что уже в отделении реанимации она совершила следующую суицидальную попытку. Очередную – во время реабилитации. И за ней надо было постоянно следить. И, разумеется, лечить психику. Душу.

      Но прежде её мать, оставив дочери коротенькую записку: «увидимся в круге девятом», – бросилась под машину. На трассе. Под дальнобойную фуру. Абсолют эгоцентризма. Хочешь убить себя – убей. Не ломая жизнь и здоровье никому другому. Фурщик был опытный. Реакция хорошая. Сумел лечь в кювет, не навредив прочим участникам оживлённого дорожного движения. Несколько месяцев в больнице – и теперь как новенький. Почти.

      Дочери прощальное материнское слово не показали. Некому было показывать. Одна из многочисленных попыток увенчалась успехом.

      Девятый круг – для обманувших доверившихся и предателей родных.

      Ведь вовсе не из лёгких предприятий —

      Представить образ мирового дна;

      Тут не отделаешься «мамой-тятей»[16].

      И почему крохотной Мусе Паниной нравилась именно «Божественная комедия»?

      Да потому что!

      О род людской, с тебя довольно quia[17];

      Будь всё открыто для очей твоих,

      То не должна бы и рождать Мария[18].

      Кадр тридцать девятый

      Что такое любовь

      После пятиминутки Ельский[19] догнал Мальцеву в коридоре. И подсунул ей под нос фото на айфоне:

      – Второе мнение есть?

      Второго мнения быть не могло. Плотные отёчные багрово-синюшные веки, обильный гнойный секрет, слипшиеся ресницы.

      – Вова, ты стал коллекционировать фотографии из дореволюционных учебников и антикварных руководств по кожвену?! Я такой бленнореи сто лет не видела. То есть никогда и не видела.

      – Ты, мать, врач! Должна быть не только не брезглива, но и внимательна, и наблюдательна. Ты видела в дореволюционных учебниках и антикварных руководствах такие фасонистые этнические тряпки и прилавки современных супермаркетов? Это мне мой недавний интерн прислал. Вчера в магазине зафоткал. Спрашивает, что делать?

      – Это что, его ребёнок?!

      – Ты явно тупеешь, госпожа начмед. Зачем бы участковый педиатр фотографировал своего ребёнка в супермаркете. Это уже не говоря о том, что пусть и вчерашний интерн, пусть и окончивший нынешний мед, не довёл бы своё дитя до такого состояния.

      – Да. Прости. Это я от ужаса. И что ты ему ответил?

      – Ничего. Ответил: «ничего не делать».

      Они уже дошли до лифта.

      – Подождите меня! – ворвался Аркадий Петрович Святогорский. – Что рассматриваем?

      – Любуйся! – Ельский показал ему экран.

      – Боже мой! Какая прелесть! Прям ми-ми-ми! – брезгливо скривил губы анестезиолог. – Ты теперь пациентов в торговых сетях отлавливаешь?

16

Данте Алигьери. Божественная комедия. Цит. по изд. М.: Художественная литература,1967/. Пер. с ит. М. Лозинского.

17

Потому что (лат.).

18

Данте Алигьери. Божественная комедия. Цит. по изд. М.: Художественная литература,1967/. Пер. с ит. М. Лозинского.

19

Владимир Сергеевич Ельский, врач-неонатолог, заведующий детским отделением и реанимацией новорождённых родильного дома. Один из главных персонажей предыдущих трёх «сезонов»: «Роддом. Сериал. Кадры 1–13», «Роддом. Сериал. Кадры 14–26», «Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27–37».