Конец воздержанию. Книга о барах, коктейлях, самовозвеличении и о прелести декаданса. Группа авторов

наслаждение в равной степени доступным всем, вне зависимости от класса, сословия, касты, пола, состояния, происхождения, родовитости и вероисповедания. Студенческие корпорации, все еще практикующие мензурное фехтование, ликвидированы как пережиток прошлого.

      Жители указанного города в мирное время, как правило, обладали нравом весьма спокойным, а лица их выражали некоторое отупение. Однако стоило заговорить о деньгах, как тут шутки с ними были плохи – именно на этой почве они и не сошлись с новоприбывшими. После прихода французской армии вместе с духом Просвещения в городе начали ощущаться и все последствия континентальной блокады. Система твердой земли исключала морскую торговлю, а жители крупного города международного значения, расположенного в весьма удачном месте – у самой воды, всего в паре часов от моря, заметно выделяясь на фоне монотонного однообразия местного пейзажа, – хотели торговать (и по большому счету больше ничего не хотели). Условия расположения как самого поселения, так и находящихся в нем складских помещений позволяли с успехом осуществлять обмен рыбьего жира, холщовых мешков и вереска на табак, спиртное и краску цвета индиго, что обеспечивало некоторым горожанам скромное, но вполне состоятельное существование, а город обрел известность на всей равнине, сохранившуюся за ним и по сей день, о чем в нем самом не устают трубить на каждом углу.

      И вот на одном таком углу распахнула свои двери таверна – место в высшей степени бесполезного времяпровождения, приемлемого общественными устоями упадка, путь в которую благодаря принесенному наполеоновскими войсками вольномыслию стал открыт и дамам и господам, невзирая на сословную принадлежность, цвет кожи и вероисповедание.

      Первый ее гость – как мы уже увидели с вами в начале, он был урожденным жителем этого славного города, то есть самым настоящим бюргером, здесь зачатым, вытуженным, крещеным и закаленным троекратным протаскиванием голышом сквозь заросли Нойграбенского хвойного леса на потеху столь же настоящим бюргерам и бюргеркам, – был тридцати девяти лет от роду и только что впервые услышал, что пиво кончилось, а ему, понимаете ли…

      – …Ищщёпжллста.

      Не стоит даже упоминать, что годы, непосредственно следующие за рождением, – самая ужасная пора в жизни любого человека, – отмечены чрезвычайной духовной и пространственной ограниченностью, полной зависимостью от окружающих и множеством разных запретов. Но все же – и я надеюсь, вы с этим спорить не станете – ребенок является человеком. И если мы присмотримся внимательнее к тому человеку, что перед нами, то увидим, что, несмотря на прожитые годы, в своем развитии он не ушел далеко вперед: ему не свойственны ни прямохождение, ни связная речь, ни владение какими-либо навыками и инструментами. Кажется, и прикрывать наготу он еще как следует не научился. Не говоря уже о том, что о сельскохозяйственных достижениях, позволяющих возделывать ячмень, солод и хмель, ему тем паче ничего не известно. По крайней мере, он хотя бы способен крепко держаться