О себе, Времени и Геофизике Автобиография. Владимир Григорьевич Ингерман

при этом учиться, хотя работа, кажется, занимала все время. В те годы была шестидневная рабочая неделя, то есть люди должны были работать 48 часов в неделю. В полевой геофизической экспедиции эти часы часто удваивались, так что времени едва хватало на сон. Никто, однако, никогда не роптал, и люди делали то, что надо было делать.

      Исключение составлял мой техник Бушкин. С началом эры автоматизированной регистрации его работа заключалась в ремонте аппаратуры на базе экспедиции. Делал он эту работу исключительно медленно, так как больше половины рабочего дня слонялся по базе и болтал со всеми, кто его слушал. Я как бы мог не обращать на это внимание, учитывая, что он парторг экспедиции. Однако с одной стороны он создавал плохой прецедент, с другой стороны просто отвлекал людей от работы.

      Я провел с Бушкиным пару бесед. Ответ был, что-де я молодой и не понимаю роли партийной работы. В конце концов, я ему сказал, что, учитывая размер нашего коллектива, даю ему на партийную работу один час ежедневно, остальное время он должен заниматься работой, за которую получает зарплату.

      В экспедиции для получения зарплаты мы каждый месяц подавали табель, в котором против каждой фамилии стояла цифра «8» для рабочих дней недели. Фактически, как я уже говорил, люди работали гораздо больше, но эта сверхработа оплачивалась другим путем, о котором я скажу позже. В табеле стояли только цифры 8. Табель подписывался начальником партии и табельщиком. Табельщиком у меня была техник интерпретатор Шура, которая до этого проработала около 20 лет в поле на геологоразведочных работах. Сейчас Шура работала только на базе, но полевая закалка чувствовалась, ни бог, ни черт ей были не страшны. Бушкин как бы был все время на глазах у Шуры, и я попросил её вести хронометраж времени, который он проводит на рабочем месте. Шура с удовольствием согласилась.

      По истечении месяца Шура показала мне рабочие часы Бушкина. Я сказал ей прибавить к ним один час и занести в табель. В итоге, в табеле у всего персонала стояли восьмерки, а у Бушкина в основном тройки, четверки и пятерки. Мы с Шурой поставили свои подписи, и она унесла табель в бухгалтерию экспедиции. Мы создали прецедент. Как я и ожидал, в тот же день меня вызвал начальник экспедиции и лаконично потребовал переписать табель. Я столь же лаконично отказался. Лёва и грозил, и уговаривал, но все было безрезультатно.

      Я понимал, что меня не уволят. С одной стороны был закон, что молодых специалистов увольнять нельзя. С другой стороны в партии катастрофически не хватало людей. Была масса случаев, когда я расписывался за водителя, инженера-оператора, начальника отряда и за инженера-интерпретатора.

      Через несколько дней в экспедицию приехал представитель Управления Геологии и Охраны Недр из Душанбе. Представитель заявился прямо в интерпретационную комнату моей партии, меня вызывать не стали. Сделал он это исключительно не вовремя. С одной стороны, гораздо лучше бы было, если бы я в это время был в поле. С другой стороны, накануне один из моих мастеров