Тасманийский волк. Владимир Карпенко

      Одновременно кряхтя суставами, повернулся на живот и приподнялся на локтях. Посмотрел в противоположную к входу сторону, вглубь трубы. Первое что я почувствовал – это тепло, которым со мной делились языки пламени. Продолжая вечный танец огня, небольшой костер выпускал дым, который рвался вверх, к проржавевшей дыре в потолке нашего железного дома-саркофага. У костра сидел заросший старик, его длинная борода напоминала скорее бурых, толстых змей. Волосы слиплись от грязи и вечной сырости, предавая деду вид матерого морского волка, который каждую свободную минуту, тут же пристает к бутылке с ромом. Старая дырявая шапка закрывала плешь, проеденную холодом. Сквозь мутные разбитые очки просматривались такие же серые глаза, которыми старик что-то натужно сверлил у себя в руках. Отблески света от костра играли на лбу и щеках, выдавая все его морщины на худом лице, которые в таком виде напоминали посохшее болото. Такой ландшафт отлично сочетался с его рваной одеждой, всей испачканной в земле и затертой ржавчиной от стен, на которые он облокачивался.

      – Ты еще с раннего утра спишь, – с улыбкой и теплом произнес старик. – Что, пригрел я тебя немного? Небось сны даже увидеть успел?

      – Да какие сны, – безнадежно пробормотал я.

      Почувствовав, как холод, словно током сквозь все тело, прошел по каждой моей клеточке, я от злобы на эту вечную зиму вскочил на ноги и ударился головой в потолок. Зазвенело. Наконец-то пришел в себя после утреннего сна…

      – Холод собачий, это я от усталости вырубился, а твой костер мне, вон, только волосы на башке просушил.

      – Ну хотя бы голова просохла, – возразил старик. – Что ты все время недовольный такой? Мы ведь не в избе, сколько в трубе этой, в диаметре вон, полтора метра – максимум! Раком взад-вперед не ползаешь и на этом спасибо. Тут хотя бы сухо и на голову не капает. Это уют, Матвей.

      –Уют блин, – про себя сказал я.

      – Он самый, вон взгляни, – мой сосед указал пальцем вглубь трубы. – Мы с тобой как заделали глиной сток этот, в прошлом году еще, так тут вообще сухо стало, ни единой капли влаги, вот так.

      –Ни единой капли влаги, ага, ну да. А чего ж тогда вещи у нас никак не просохнут, они уже гнить начали, дед. Я вообще удивляюсь как мы тут туберкулез не подхватили.

      – А ведь не подхватили же, видишь, бережет нас, дом наш, – поглаживая рукой железную стену успокаивающе протянул старик. – Бережет. Ладно тебе, Матвей, бери вон похлебку с казанка, он переставил суп в железной таре на мою сторону костра, с противоположной.

      Чувствуя, как меня наполняет злость, я практически взял себя в руки, однако вспомнив надоедливый, один и тот же, за все эти годы, вкус непонятной субстанции в казанке, чуть с ноги не перевернул его… Сжал зубы, глубоко вдохнул

      – Что же это за, – вслух жалостно озвучил я свои мысли.

      – Обед, Матвей.

      – Да какой же это обед? Не растет он на стенах, дед.

      – Ну грибы, грибы в бульоне, ешь давай!

      – Сам ешь плесень с ржавчиной эту, в дождевой воде, – сквозь зубы со злостью выдавил я из себя.

      – Слушай, Матвей, а что ты хотел? Шампиньонов? Мяса может быть тебе? Прошлую зиму мы с тобой благодаря этой засушенной плесени с ржавчиной прожить смогли. Эту зиму, если бы лед рыбу в пруду не подушил, ты ко мне прибежал бы, за похлебкой моей. Цени то, что есть. А раз не устраивает что-то, вон бери свой лук со стрелами и пойди, попытайся что-то застрелить для нас на ужин, герой, блин. Вот только скорее с тебя ужин сделают

      – А вот возьму и пойду. И хрен потом с тобой делиться буду. Жрать свои грибы будешь.

      – О как! Давай-давай, ты когда последний раз нормальное зверье видел? А птиц когда? Даже рыб безопасных мало осталось. Или ты мутанта принесешь нам?

      – Принесу! – грубо прервал его я. – Принесу, блядь, увидишь, а если нет – то лучше сдохну, чем вот уже четыре года, как черви в этой трубе…

      Между нами на некоторое время воцарилась тишина. Я стоял, согнувшись и всматривался в глаза старика, а он в мои, мертвое молчание нарушал только голос костра и песня ветра, которая доносилась из отверстия в потолке. Глухо в этой трубе, мерзко, уши будто все время заложены…

      Старик перевел взгляд на огонь, помолчал еще несколько секунд, а затем бессильно сказал:

      –Иди на хер, Матвей.

      Я молча обернулся от него, взял лук, стрелы, старый, но все еще рабочий компас, фонарик, нож, засунул все по карманам. Окинул взглядом трубу. Возможно, это в последний раз… Надел старую, изношенную болоньевую куртку черного цвета поверх такой же куртки, только красной. Взглянул на старика, а он будто забыв обо мне, полностью подарил свое внимание несмолкаемому собеседнику – костру напротив него. От злости я плюнул на пол, дед захрипел что-то, но продолжал молчать. Обернулся в сторону входа. Свет солнца вновь ударил мне в глаза. Пройдя метра четыре вперед, уперся в решетку, двери нашего дома, в которой двух прутьев не было. Осмотрел еще раз стрелы, лук, дерьмо все это… Шагнул на встречу свету протискиваясь сквозь решетку. Возможно, это в последний раз, но я должен попробовать.

      А вещи,