Матрёшка. Перезагрузка. Татьяна Заостровская

Вытащить из себя всё самое плохое, чтобы не зря страдать. Чтобы не так обидно.

      Ленка уже вылезла из машины, вся увешанная яркими пакетами. Помахала Саше, подмигнула: «Приходи! Я сегодня проставляюсь!» Громко сказала, специально, чтобы папа высунулся из машины и злобно глянул на Сашу. Так глянул, что Саша не успел кивнуть в ответ на приглашение, подскочил и ускорил шаг

      Антон

      Самое стрёмное – это быть «ботаном», даже хуже «суслика», если на то пошло. Если ты заумь, ты раздражаешь. Одно дело, если накачанный, как Зотый, и хорошо учишься, тогда ещё ничего. Но если тяжелее учебника ничего не поднимал, – тогда всё. И хоть сто раз потом станешь миллионером или известным артистом, все будут помнить, как били тебя за гаражами. Просто за то, что они – быдло, а ты пытаешься из этого выбраться и что-то понять о жизни. А им и так хорошо. Или нет?

      Я суслик. Живу в норе. Маленькая брежневская «двушка». До того как переехали, было ещё хуже, жили в однокомнатной. Дед с бабкой, мама и я. А сейчас «прогресс»: хотя бы спим отдельно от стариков.

      Мне их жалко, всех. Да, они хорошие. Да, работали всю жизнь, чтобы меня «поднять». Только… куда поднять? Мне кажется, я барахтаюсь на каком-то дне! Откуда невозможно выбраться.

      А им самое главное – чтобы я не пил, не курил и не кололся. Обнюхивают меня, переглядываются, боятся, что свяжусь с дурной компанией. Да какой же компании нужен суслик? Маленький, не очень умный, дохлый прыщавый грызун. Я падаю на кровать. Почему я такой урод, ну почему.

      – Что с тобой, малыш? – Мама подняла голову на соседней кровати. «Малыш», она совсем, что ли. Нет, ничего не понимает, глупая слабая хомячка. Эта её «любовь» с придыханием и заламыванием рук меня достала. Зачем она родила меня? И ещё хочет, чтобы я ей был за это благодарен, все меня достали.

      – Антоша, потерпи. Если что-то не ладится, надо думать о хорошем, и всё будет хорошо.

      Задрало терпеть и думать. Надо делать хоть что-то! Или я ничего не понимаю.

      – Да пошла ты, – всё, что я могу прошептать в подушку,

      – Что? Антошка, ты что?

      Кажется, услышала.

      – Дура. – Назло говорю уже громко.

      Она молчит, отворачивается к стенке. Мне противно и плохо, и так жутко, как будто я один на всей Земле и больше нет никого рядом.

      Саша

      Саша привычно забросил куртку в раздевалку. Шапку дано уже снял, как бабушка ни упрашивала – разве он салага носить шапку в такую жару? Весна же. Привычно шёл по школьному коридору, здороваясь со встречными парнями, как положено, за руку. А девчонки насмотрелись сериалов, чмокаются в щёчку. Некоторых он бы и сам чмокнул! Вот те ничего, из его класса. Жалко расставаться, осталось учиться-то всего ничего. А вот те стоят, помладше, но уже всё при всём, оформленные.

      «Не, в школе прикольно, – думал Саша, – Все тебя знают, учителя нормальные». Когда перестал совсем уж на учёбу «забивать», стали опять хорошо относиться. Он же не малолетка на уроках орать, и мелко пакостить. Сидишь тихо, делаешь умное лицо, уроки можно выучить, время