Семьдесят пять ступеней вверх. Сборник рассказов. Юлия Трегубова

всеобщему удивлению обнаружилась во мне невероятная везучесть. «Помазанник удачи» называл меня граф и ещё больше проникался ко мне чувствами добрыми и в какой-то мере отцовскими. Надо сказать, что детей он так и не нажил.

      Именно тогда вкусил я дикую смесь из жгуче-острого риска, горячего запала борьбы и хмельного духа свободы поставить на кон всё. В накуренных стенах кто-то возвышался, пьянел от победы, а кто-то проигрывался подчистую. Но никто не знал наперёд: чёт или нечет, лоб или соник, пан или пропал.

      Так пролетела зима, весна, и лето расцвело – плакучее петербургское лето.

      А вместе с летним ветерком в дом графа Скавронского прилетела она – баронесса Вережбинская. Юное создание сопровождала папеньку – старинного друга моего благодетеля, решившего погостить недельки две… «а там видно будет-с».

      Могу биться об заклад, что с этого вечера все мысли очаровательной прелестницы баронессы Тяжбиной принадлежат мне! Ох, уж эта ветреная женская натура! Что ж, думаю, не успею ещё соскучиться, как встречу обворожительную баронессу на очередном приёме. Батюшка её, кажется, вхож в Английский клуб. Тем лучше, тем лучше.

      Пышные платья, шурша кринолином, степенно плавают по просторному залу, как кувшинки по глянцевой водной глади. У белого рояля бархатным голосом растягивает какую-то балладу новомодная певица. Брови её, невероятно живые, столь артистично сменяют за минуту множество положений, выражая экспрессию слов. Певица старается, ибо не каждому выпадает честь оказаться на аристократическом приёме в салоне графа Михаила Юрьевича В.

      Юная баронесса Тяжбина сидит подле отца и украдкой поглядывает по сторонам. Во взгляде её проскальзывает детское нетерпение и любопытство. Уж я-то знаю, кого высматривает молодая девица своими зоркими раскосыми глазками. Вот она встречается с моим пристальным взглядом. Грудь её заходится от учащённого дыхания, едва удерживаемая железной хваткой корсета. А по гладкой коже снова растекается знакомый румянец. Уголки губ медленно ползут вверх, озаряя всё лицо баронессы каким-то одухотворённым светом. Смутившись, она отворачивается. И мне остаётся любоваться лишь гладкими тёмно-каштановыми волосами, аккуратно уложенными в тугую ракушку на затылке.

      Если бы не знал я, как обманчив этот стыдливый румянец, то…

      – О, милый свет очей моих, – в такие моменты я невероятно горд собой, что не ленился в своё время перечитывать классиков, – могу ли надеяться…

      И заключаю её руку в ладони, притягиваю к груди. И в глаза, пристально смотрю в глаза. Её рука сначала сопротивляется, но потом слабеет и полностью поддаётся моей неоспоримой власти.

      – Могу ли надеяться на вашу благосклонность и рассчитывать, что вы снова одарите меня своим присутствием? На визит ваш драгоценный могу ли рассчитывать?

      Потупив взор, она глубоко вздыхает и шепчет еле слышно:

      – Вы меня смущаете, граф… Но конечно же, вы можете рассчитывать, – щёки её алеют, вспыхивают жаром.

      Я помню этот жар в глазах, обжигающий, всеобъемлющий. Жар не лихорадочный,