Стихотворения. Николай Некрасов

преображение:

      Влас свое имение,

      Сам остался бос и гол

      И сбирать на построение

      Храма Божьего пошел…

      Или возникает горестная история мужа, узнавшего про измену жены («Зеленый шум»). Он изводит себя, он не может найти покоя, не может быть рядом с ней:

      В избе сам-друг с обманщицей

      Зима нас заперла,

      В мои глаза суровые

      Глядит, – молчит жена.

      Молчу… а дума лютая

      Покоя не дает:

      Убить… так жаль сердечную!

      Стерпеть – так силы нет!

      Но вот – дохнуло весенней свежестью, вот разомкнулось лютое пространство, и приходит воскрешение души, где строки стихотворения – почти проповедь:

      Люби, покуда любится,

      Терпи, покуда терпится,

      Прощай, пока прощается,

      И – Бог тебе судья!

      И понятно это видение самого Некрасова, что явилось в стихотворении «Рыцарь на час»:

      В стороне от больших городов,

      Посреди бесконечных лугов,

      За селом, на горе невысокой,

      Вся бела, вся видна при луне,

      Церковь старая чудится мне,

      И на белой церковной стене

      Отражается крест одинокий.

      Да! я вижу тебя, божий дом!

      Вижу надписи вдоль по карнизу

      И апостола Павла с мечом,

      Облаченного в светлую ризу.

      И сколь подлинны, столь и непреложны эти его стенания над могилой матери:

      О прости! то не песнь утешения,

      Я заставлю страдать тебя вновь,

      Но я гибну – и ради спасения

      Я твою призываю любовь!

      Я пою тебе песнь покаяния,

      Чтобы кроткие очи твои

      Смыли жаркой слезою страдания

      Все позорные пятна мои!

      Чтоб ту силу свободную, гордую,

      Что в мою заложила ты грудь,

      Укрепила ты волею твердою

      И на правый поставила путь…

      На самом деле он чувствовал боль других или только разыгрывал отзывчивость? Многие, очень многие отказывались верить в его искренность. Позже Борис Эйхенбаум даже найдет особое объяснение некрасовскому слову: «Любители биографии недоумевают перед «противоречиями» между жизнью Некрасова и его стихами. Загладить это противоречие не удается, но оно – не только законное, а и совершенно необходимое, именно потому, что «душа или «темперамент» – одно, а творчество – нечто совсем другое. Роль, выбранная Некрасовым, была подсказана ему историей и принята как исторический поступок. Он играл свою роль в пьесе, которую сочинила история, – в той же мере и в том же смысле «искренно», в каком можно говорить об «искренности» актера. Нужно было верно выбрать лирическую позу, создать новую театральную эмоцию и увлечь ею «не внемлющую пророчествам» толпу. Это и удалось Некрасову»[8].

      Вряд ли бы сам Некрасов мог без содрогания прочитать это о себе. И не точнее ли будет вслушаться в слова читателя, который не только мог «построить теорию», но и вслушаться?

      «Совесть

8

 Эйхенбаум Б. О поэзии. Л., 1969. С. 58.