Проверочное слово. Вера Павлова

весь день напролёт.

      Зато не храпишь,

      долго-долго, пока не уснём,

      гладишь меня по плечу

      и даже не подозреваешь, о чём

      весь день молчу.

      густой весенний тихий снег

      беззвучный колокольный звон

      сегодня умер человек

      который был в меня влюблён

      блестит монеткой на ребре

      летит куда-то белокрыл

      тот кто однажды в декабре

      букет сирени подарил

      Вспоминать хорошее.

      Загородный дом.

      Отпираю прошлое

      сломанным ключом.

      Прячу отгоревшее

      горе на чердак.

      Говорю умершему:

      ну ты и чудак!

      Обменять, как шпионов, письма,

      уничтожить черновики.

      Дорогой адресат, не сердись, но

      о тебе – не единой строки,

      кроме этих. Родные тени.

      Предзакатная благодать

      окружать себя только теми,

      кого хочешь обнять.

      ласкались в четыре руки

      на два голоса голосили

      мечтали о доме у реки

      на руках друг друга носили

      ценили нежную лень

      планету как ложе делили

      долго и счастливо и в один день

      разлюбили друг друга и забыли

      Я перезвоню

      Стоят за меня горою

      Серёжки, Володьки, Мишки —

      лирические герои

      моей телефонной книжки,

      лирические героини —

      Алёнки, Наташки, Светки…

      Душа моя, позвони мне!

      Полустёршиеся цифры

      давно несуществующего

      номера на бумаге ветхой.

      Телефонная книжка – вымирающий вид. Недолго тебе осталось, – торжествующе ухмыляется список контактов в смартфоне. У кого она есть, поднимите руки? В потёртой обложке из кожзаменителя, с пожелтевшей засаленной лесенкой алфавита?

      У меня. Стивушкина. Моя куда-то затерялась (продолжай торжествовать, список контактов). С двуязычным алфавитом, в котором Щ сожительствует с игреком, Э с Зетом, а Ю и Я остаются без пары. Я подарила ему эту книжку пятнадцать лет назад. Она – история нашей жизни вместе. В ней – всё: совместно нажитые друзья, ненавистные нам обоим офисы, врачи, к которым мы ходили, держась за руки. Открываю: неизвестный, неизвестная, смутно припоминаю, умер, лучший друг, твоя подруга, секретарша госдепа, умер, редакторша журнала, московские соседи, моя подруга, священник, аэрофлот. Буква А.

      Сколько в этой книжке телефонов, которые я знаю наизусть? Которые повторяю, как молитву, когда не могу дозвониться? Не больше дюжины. По скольким номерам из этой дюжины уже некому позвонить?

      С возрастом начинаешь бояться телефонных звонков. Когда звонит смерть, у телефона меняется тембр звонка. Берешь трубку – и страшное известие обжигает ладонь. «Что вы говорите! Я ничего не понимаю!» – кричит мама и швыряет трубку в лицо невидимому врагу. Я тоже не сразу понимаю, что дедушка умер.

      Я редко вижу во сне умерших. Чаще – слышу. Они мне звонят. Звонил Пригов, сказал: «Имаю рай» (так и сказал – имаю). Звонил Стив: «У нас тут отлично клюёт, сейчас с Матвеичем будем жарить карпов с белыми грибами». Звонят на домашний. На