Сильные мира сего. Морис Дрюон

сжала колени и обтянула рубашку вокруг ног.

      Моблан не спеша прошелся по комнате.

      Грязные обои кое-где были порваны. Кисейные занавески пожелтели от ветхости и пыли. Единственное окно выходило в мрачный двор, из него были видны такие же грязные окна, такие же пожелтевшие занавески, ржавые водосточные трубы, стены с облупившейся штукатуркой. Снизу доносился стук: сапожник стучал молотком, подбивая подметки.

      – У вас здесь очень мило, – машинально проговорил Люлю.

      Мраморная доска комода треснула в нескольких местах, в тазу валялось мокрое полотенце со следами губной помады. Люлю Моблан с удовольствием обозревал эту неприглядную конуру: здесь он соприкасался с отребьем общества. Отребьем он считал всех бедняков.

      Он остановился перед двумя рисунками, прикрепленными к стене кнопками: на этих рисунках, сделанных сангиной, малютка Дюаль была изображена голой.

      Люлю повернулся к кровати и вопросительно посмотрел на Сильвену.

      – Я позировала художникам, – пояснила она. – Конечно, не в мастерской, а в художественной школе! Ведь надо же чем-то жить.

      – Талантливо, талантливо, – пробормотал он, снова повернувшись к рисункам.

      Он продолжал разглядывать комнату. Ничто в ней не говорило о присутствии мужчины, во всяком случае – недавнем. Люсьен опустился на стул возле кровати и кашлянул, чтобы прочистить горло.

      – Вчера вечером мы славно повеселились, – сказал он, почесывая подбородок.

      – О да, чудесно было! – подхватила девушка.

      Голова у нее сильно болела.

      – Я, кажется, был немного… навеселе, – продолжал Моблан. – Должно быть, наговорил вам кучу глупостей.

      Сильвена в замешательстве смотрела на него; при дневном свете он показался ей еще противнее, чем вечером: она никак не могла привыкнуть к буграм у его висков и к грушевидному черепу, к безобразию, порожденному акушерскими щипцами и придававшему этому почти шестидесятилетнему человеку вид недоношенного ребенка.

      «Наконец-то я поняла, на кого он похож, – подумала она. – На гигантский зародыш».

      Чтобы отвлечься от этих мыслей, она принялась внимательно разглядывать его широкий черный галстук, обхватывавший высокий крахмальный воротничок, его модный черный пиджак, распахнутое пальто, брюки в серую полоску. Несмотря на свое уродство, богато одетый Люлю наполнил комнату атмосферой довольства и благополучия.

      – Вы всегда так наряжаетесь по утрам? – спросила Сильвена.

      – Нет, сегодня я тщательно оделся потому, что отправляюсь на похороны. – Он взглянул на часы. – К вам я ненадолго.

      И тотчас же Сильвена почувствовала прикосновение его пальцев к своей руке.

      – Мне нравятся скромные, благоразумные девочки, – прошептал он хриплым голосом. – Вы меня сразу расположили к себе.

      Его рука поднималась выше, проникла в вырез рубашки, холодная накрахмаленная манжета скользнула под мышку, длинные пальцы старались нащупать грудь.

      – О, какая она маленькая, – разнеженно пробормотал