Пятый сон Веры Павловны. Геннадий Прашкевич

по плечам. Неизвестно, было ли Морицу хорошо, но, к примеру, возмущение отсунутого в сторону несовершеннолетнего инвалида не произвело на него никакого впечатления.

      Все же он присоветовал добродушно:

      – Не коси под латиницу, отдерись от девки, дурик. Симпатичная коррелянтка, не по тебе. Газеты читай, старый дрозофил.

      Вот и все.

      Казалось бы, совсем простые слова, и произнесены были добродушно, но качки за соседним столиком насторожились.

      – Ты это что? – изумился Венька.

      Он был потрясен, он был убит неслыханным обращением.

      – Ты это что? – потрясенно воскликнул он. – Я ж прежде не судимый! Какие такие газеты?

      – Да для юных мастурбантов, выпестыш, – еще добродушнее пояснил Мориц, и издалека помахал рукой официантке: – Не токмо платие твое игривый ветр раздул, девушка, но такожде и наше возхищение и любование.

      От неожиданности Олечка замерла.

      И качки за соседним столиком тоже уставились на Морица.

      Вряд ли они слышали о поэте-скандалисте, но вообще-то в Томске Морица знали. Правда, качкам это было по барабану. Ожидая хозяина, они решили, наверное, что длинноволосый лох в бейсболке и в темных очках, так неожиданно появившийся в кафе, сильно облажался, обидев несовершеннолетнего инвалида. Скорее всего, такое впечатление осталось у них от непонятного сочетания – старый дрозофил. Венька-Бушлат, ну, какой он старый? И почему дрозофил? В сочетании со словом мастурбант непонятное слово звучало тревожно. Конечно, несовершеннолетнего инвалида нелегко было сбить с толку, но обид Венька-Бушлат не прощал. Вот сейчас он придет в себя, наверное решили качки, подкатит к столику и сделает длинноволосому лоху в очках что-нибудь смешное. Страшно смотреть, как умеет веселиться злостный инвалид.

      На Сергея качки не обращали внимания.

      Ну, сидит за столиком еще один лох. Плечистый, правда, и рыжий, но все равно лох. Понадобится, отключим.

      – Тяжко мне в сияющем эфире, – все с тем же необозримым швейковским добродушием сообщил Мориц. – Тяжко мне в гаснущем свете Звезды Богородицы. Сплошной депресняк, если не думать о вечном.

      И добродушно предложил:

      – Возьми красного портвешка. И пусть подадут печень животного.

      Сергей кивнул.

      О Морице он слышал много.

      Даже встречал Морица у Суворова.

      Ни по слухам, ни по личному знакомству Мориц ему не понравился. Дезадаптированная личность с дилинквентным поведением? Да наплевать, да сколько угодно! Называй себя, как хочешь, и надирайся, как хочешь, и неси любую чухню, но только необязательно мочиться на глазах гостей в гостиной пригласившего тебя человека.

      – Почему портвешка? – неодобрительно спросил он, стараясь не выпускать из виду ошеломленного, откатившегося в сторону инвалида. Незаметно поглядывал он и на насторожившихся качков. Возможно, только присутствие Сергея еще спасало длинноволосого поэта от расправы. Мордой об стену, прилавком под дых, известное дело. –