Учитель драмы. Корен Зайлцкас

отцу: ведь в ней вера всегда главенствует над разумом. Как только мы начали посещать службы, проблемы с провизией и перемещением по городу исчезли. Женщины из церкви обеспечивали нас домашней едой и возили отца по городу, словно он Герцог Эдинбургский. Они даже организовали приходской вечер одиноких сердец специально для папы, где он встретил женщину по имени Ниниан (за глаза папа называл ее «Нюней»).

      Они сходили на несколько свиданий – сначала одни, а потом со мной на буксире. Как-то мы пошли в паб, я пила колу, а папа обхаживал Нюню, делая вид, что уже все про нее знает.

      – Могу поспорить, тебе нравятся детишки, – сказал он.

      – Конечно! Особенно твоя девочка, – Нюня повернулась ко мне. – Я так рада, что ты смогла к нам сегодня присоединиться. – Потом снова обратилась к отцу: – Она такая взрослая. Прямо настоящая маленькая леди.

      Я жевала свои чипсы и искоса поглядывала на нее.

      – Могу поспорить, тебе нравится пить красное вино на пляже, – сказал папа.

      Нюня рассмеялась и поправила его:

      – Вообще-то белое.

      – И еще я могу поспорить, что тебе нравятся симпатичные голубоглазые американцы. Уж здесь я точно не ошибаюсь!

      – Ха-ха. Ты прав!

      – Что же, кажется, у нас есть план. Пляж, белое вино и игры в угадайку с голубоглазым американцем и его прелестной дочерью.

      А потом, когда мы вместе сидели у моря, папа обнял Нюню за талию:

      – Если мы хотим стать чем-то особенным друг для друга, ты должна знать… Есть одно правило.

      – Какое?

      – Вернее, два правила.

      – Ну, какие же? – воскликнула Нюня с девичьей непосредственностью, для которой у нее было слишком много лишнего веса и мимических морщин. Она была «симпатичной» женщиной, что в моем понимании почти всегда приравнивалось к «высокой». Ее ноги напоминали немецкую архитектуру – так говорил папа.

      – Правило первое – поцелуев будет столько, сколько только возможно.

      Нюня сразу подчинилась, подавшись вперед, чтобы коснуться губами его уха.

      Я стояла неподалеку, швыряла камни в воду и притворялась, что не слушаю.

      – Во-вторых, мы не можем съехаться… Но вторым правилом можно поступиться, если для тебя это важно.

      Реверсивная психология сработала идеально, и в мгновение ока мы уже переехали в Нюнин недешевый коттедж в деревушке под весьма ироничным названием Портаун[42].

      Ироничным, очевидно, потому, что бедной Нюня не была. Развод и последовавшие за ним выплаты алиментов позволили ей наполнить свой дом шиком восьмидесятых. У нее было несколько телефонов, клюшки для гольфа и современная мебель с белоснежными пластиковыми панелями. Даже была микроволновка – немыслимая роскошь – и каждое утро она ею пользовалась, чтобы мгновенно подогреть запеченный картофель, завернуть в фольгу и уложить в мой ланчбокс. Казалось, что я предала мамины сэндвичи с ветчиной и сливочным маслом, так что каждый день я запихивала картошку в школьную парту и оставляла гнить.

      Как я теперь вспоминаю,

42

Игра слов: Портаун (англ. Poortown) в буквальном переводе с английского – «Бедный город». (Прим. пер.)