Анжелика. Путь в Версаль. Анн Голон

короче, подходит оно вам или лучше оставить его там, где нашел. Rem passionis suae bene eligere princeps debet, mundum examinandum[2].

      – Так это вы тот государь, на которого взирает мир? – язвительно поинтересовалась Анжелика.

      С неожиданным удивлением он прищурился:

      – Ты понимаешь латынь, малышка-нищенка?

      – Для нищего вы неплохо на ней изъясняетесь.

      Студент в задумчивости прикусил нижнюю губу.

      – Кто ты? – мягко спросил он. – У тебя ступни стерты в кровь. Должно быть, ты долго бежала. Кто тебя испугал? Я – ветер.

      Она не ответила, и он продолжал:

      – У тебя есть нож… Страшное оружие, кинжал Цыгана. Умеешь им пользоваться?

      Анжелика лукаво взглянула на него из-под ресниц:

      – Может быть!

      – Ай! – отодвигаясь, вскрикнул он.

      Вытянув из сена стебелек, он принялся его покусывать. Светлые глаза сделались задумчивы. Вскоре Анжелике показалось, что он уже даже забыл о ней. О чем он думал? Быть может, о башнях собора Нотр-Дам, куда его заключат, как он сказал… Теперь, неподвижное и далекое, его лицо уже не выглядело таким молодым. В уголках его глаз она заметила следы увядания, которыми нищета или распутство может отметить мужчину в самом расцвете лет.

      Впрочем, у него не было возраста. Его худое тело в слишком свободной одежде казалось бесплотным. Она испугалась, что он исчезнет, как видение.

      – Кто вы? – шепнула она, коснувшись его руки.

      Он обратил на нее глаза, казалось не созданные для света:

      – Я уже сказал тебе: я ветер. А ты?

      – А я – бриз.

      Расхохотавшись, он взял ее за плечи и притянул к себе:

      – Что делают ветер и бриз, когда встречаются?

      Он нежно давил на нее своей тяжестью. Она вновь лежала в сене, а прямо над ней, совсем близко, были эти продолговатые чувственные губы. Была в них какая-то пугающая ее складка, но она не понимала почему. Что-то насмешливое, немного жестокое. Но взгляд был нежным и смеющимся.

      Так он нависал над ней, пока она сама, первая, словно магнитом притянутая этим зовом, не сделала движения ему навстречу. Тогда он лег рядом и поцеловал ее.

      Этот поцелуй длился долго, как десять поцелуев, когда любовники расплетаются и сплетаются снова.

      Для огрубевших чувств Анжелики это было возрождением. Воскресали былые наслаждения, такие отличные от грубых утех, которыми наделял ее бывший лакей – при этом с каким жаром! – и к которым она уже привыкла.

      «Только что я была такая усталая, – подумала Анжелика, – а теперь усталость прошла. Мое тело больше не кажется мне печальным и поруганным. Значит, я не совсем мертва…»

      Она пошевелилась на сене, счастливая оттого, что в чреслах ее снова зарождалось желание, пока робкое, но скоро оно станет неотвязным.

      Незнакомец приподнялся на локте и, улыбаясь, смотрел на нее.

      Она не ощущала нетерпения, просто внимательно прислушивалась к теплу, распространяющемуся по ее телу. Очень скоро он вновь овладеет ею. У них полно времени.

      – Вот

2

Государю до́лжно тщательно выбирать объект своего обожания, ибо мир взирает на него (лат.).