Лигатура. Валентин Вадимович Бердичевский

Луна вздулась, как нарыв на черной коже. И ни души вокруг.

      Позади на линиях частный сектор. Глухие ставни, ни огонька. Тихо, безветренно, даже кузнечиков не слышно. Но так ведь и я человек тихий, шума лишнего не люблю.

      И я пошел вниз по травяному склону. В сторону Копая к Горбатому мосту, как объяснил Сазонов. Ну не возвращаться же было назад! В том районе и такси ночью не поймать. Надо хотя бы на Лермонтова выйти.

      Почему-то подумалось – вот, зря туфли начистил. Теперь запылятся…

      Вдруг, я будто запнулся. Ноги мои встали, не желая двигаться дальше. Спина выгнулась. Горячая волна прокатилась к затылку, накрыла меня с головой.

      Миг, и я полетел над черной лощиной…

      Копай осел под горбатым мостом. Съехал на дно оврага, словно провалился в гигантскую выгребную яму с гниющими, вечно осклизлыми краями.

      Кособокие хибары сползлись, слиплись на дне в известковую кучу. Мутировали в распухшее, точно бомж на свалке копошащееся насекомое. Сотнями хищных голов своих намертво, не вырвать, вцепились в черную землю.

      Сладкий тлен вечно дымящего мусора. Сточные воды подступают весной к самой поверхности. Оседающий выхлоп с моста…

      Кажется, все ядовитые миазмы, день за днем выдыхаемые огромным городом, стяжал над своими крышами старый Копай.

      В сырую погоду воздух там особенно густ, непрозрачен, дрожит и трясется, как сваренный из падали студень.

      И мнится – вот-вот зашевелится рыхлая почва, и полезут из своих нор тени прошлых его обитателей, станут резать его толстыми сырыми ломтями. А после, присыпав «для скуса» резаным укропом, понесут торговать на «Казачок»…

      Я парил, а вокруг меня клубился, густел в ночи дух Копая.

      Хотелось сбросить, содрать с себя быстро пропитавшуюся им одежду, подставить тело проходящему насквозь холодному лунному загару.

      Оборвав на груди пуговицу, я потерял скорость и, кувыркаясь беспорядочно, едва восстановил равновесие уже над самыми перилами Горбатого моста.

      Надо мною в снопе светящихся ночных мошек кружили три обнаженные женщины…

      Вот и ведьмы – едва подумал я, как, подхватив меня под руки, они увлекли, закружили меня с собой в бешеном немом хороводе.

      Молча, без слов, все ускоряя ритм, пока мост с его горящими виселицами-фонарями, редкие машины с рогатым светом фар и даже громада «Триумфа» с ночной рекламой не сжали меня в один сверкающий тесный обруч.

      Прохладные пальцы раздевали меня, проникали под одежду, были всюду.

      Дикое возбуждение охватило меня. И это притом, что неимоверная скорость выжигала глаза, резала щеки, забрасывала назад неспособную удержаться на шее голову.

      Все это делало желание еще мучительнее, невозможнее. Я задыхался. Воздух Копая забивал мне горло.

      – Я не муха!– собравшись с силами, воззвал я к разуму распалившихся теток.– Мне опора нужна…

      Ведьмы, к моему удивлению, послушались. Вчетвером мы плавно опустились на мост к мощному фонарному постаменту. Старшая ведьма, пышногрудая брюнетка лет