И сегодня стреляют. Владимир Рыбин

старик, теперь все мобилизованные. За невыполнение по закону военного времени знаешь, что бывает?

      – Ну пугай. Чего вы все пугаете?

      – Кто это – все?

      – Как с наганом, так пугает. Для того ли наганы-то?

      – А для чего? Это интересно. – Он даже фуражку снял, положил на столик. – На войне строгость нужна, чтобы отступать боялись.

      – Эка, со строгостью-то, до Волги допятились.

      – Это как понимать?!

      – А так и понимай. Русь-то испокон не строгостью перебарывала, а любовью.

      – Слюнтяйство это, понял? – И вдруг заорал: – Поедем или будем болтать?!

      – Я чего, надо с механиком посоветоваться.

      – Ты демократию не разводи. Командуй, раз капитан.

      – А я не капитан вовсе.

      – Кто ж ты тут?

      – Ну, скорей лоцман.

      – Лоцман? – задумался командирчик. – Что это, больше капитана или меньше?

      – Капитан делает, как лоцман укажет.

      – Значит, больше, вот и командуй. Чтоб через пять минут поехали. И без разговорчиков!..

      Матвеич отодвинул красноармейца, стоявшего позади, вылез на палубу. Думал, Ведеркин упрется, а тот принял требование об отплытии совсем спокойно.

      – Чего ж, раз дело такое…

      Осторожненько, с оглядкой, выплыли они из рукава, обогнули песчаный мыс, за которым начинался простор Волги, и прибавили скорости. Солнце висело высоко, жгло немилосердно, как средь лета, хотя уже сентябрь перевалил за половину. Матвеич не столько на воду глядел, сколько на небо, ждал: вот сейчас налетят. Но самолетов не было. Может, и впрямь все они теперь там? Может, и ничего? От мысли этой веселей стало. Он сам не заметил, как замурлыкал себе под нос запомнившееся: