Ветвь Долгорукого. Николай Ильинский

рабовладельцам и такая мелочь имела значение для будущей цены. Более-менее мускулистые руки грека и Олексы явно нравились грабителям, они улыбались, радостно восклицали, даже дружелюбно толкали бедняг в плечи, а вот пощупав мускулы латинянина, с досадой махали руками – мол, доходяга, и даже со злостью норовили ткнуть кулаком в его бледное, ставшее странным, смешным без парика лицо. Кто-то из бандитов надел на его вдруг коротко подстриженную и оттого резко уменьшенную голову валик, который еще вчера гордо восседал на пышном парике актера, верного служителя театра блистательного и могущественного Рима. Эх, видела бы это унижение столица бывшей мировой империи!

      Вели долго по незнакомой местности, переходили вброд мелкие речушки, шли по пересохшим руслам. Весна гуляла по равнине без дождей, почва, жаждала влаги, но, не дождавшись, трескалась и, шурша, рассыпалась под ногами и при малейшем дыхании заблудившегося ветерка пылью поднималась вверх и удрученная, словно пепел, сыпалась на головы людей.

      – На сцене мне было легче играть роль раба Тиндарома, – сказал Десимус, поворачивая голову вправо-влево, веревочная петля больно натирали шею. – А теперь я раб в жизни… Это ужасно! Знали б мои друзья в Риме…

      – Да, – мотнул головой Пантэрас, – для меня нынче вся философия человечества с ее бесконечными рассуждениями о миросозерцании, о добре и зле вместилась в одном коротком слове – раб… И чувствую я себя Платоном, выставленным на продажу на рыночной площади острова Крит… Не окажись там богатого афинянина, который выкупил Платона… Не будь этого благородного жеста, что стало бы с великим человеком? На галеры б отправили его… Платон – это Платон, – после короткой паузы с горечью продолжал грек, – а я всего лишь Пантэрас – земля и небо… Да и где тот щедрый афинянин? В старину у нас, в Греции, жил богач по имени Дефол, который имел 150 талантов, гору золота и серебря. Один талант – это более двадцати трех килограммов золота или серебра. По тем временам за такие деньги можно было выкупить из неволи всех рабов Эллады и Рима. Я мечтал о таком богатстве и о таком прекрасном подвиге, но, видать, это не моя судьба, не мой путь во времени, который завел меня в тупик, и я отныне раб… А раб, как известно, не человек, и он застрял в одной какой-то точке пути во времени. Они, Олекса, – Пантэрас кивнул на сельджуков, – не зря ощупывали наши мускулы… Задумали продать нас на галеры, а уж если туда попадешь – считай себя покойником…

      На одном из очередных ночлегов греку удалось побеседовать с грабителями. Разговаривали жестами, мимикой. Разбойники знали несколько греческих слов, что облегчало Пантэрасу понять их.

      – Кынык, кынык, – наперебой твердили они, жестикулируя руками.

      Кынык – племя, одно из тюрских племен огузов, кочевников, обитавших в Средней Азии. Сельджук являлся главой кыныкцев. Так по его имени они и стали назваться сельджуками, которые волей судьбы удалось захватить огромную часть территории Малой Азии,