голое дитя. – Чем дольше она будет сидеть на заборе, тем меньше у неё останется сил, чтобы в итоге спуститься и принять решение, а Росс Валленштейн наверху и не собирается вставать со своей торчковой постели, он думает, что она жмётся в коридоре, или уже заснул в собственной шкуре и со своими костями. – Дождливая ночь расцветает повсюду, она целует мужчин, женщин и города в одном потоке грустной поэзии, с медовыми строками Ангелов наверху, трубящих над последними Восточно-Покровными Тихоокеанскими Песнями Рая, конец страха внизу. – Она сидит на заборе, тонкая морось ложится бисером на её каштановые плечи, звёзды в её волосах, её дикие, ныне индейские глаза смотрят теперь в Черноту с лёгким туманом, плывущим из её коричневого рта, страдание как кристаллы льда на попонах лошадок её индейских предков, бедный дым, ползущий из-под земли, и деревенская морось в давние времена, когда скорбная мать колола жёлуди и варила кашу безнадёжных тысячелетий, – песня азиатских охотников, ползущих по последнему аляскинскому ребру земли на Вой Нового Света (в их глазах и в глазах Марду теперь возможное Королевство Инков, Майя, обширных Ацтеков, блеск золотой змеи и храмов, столь же благородных, как в Греции и Египте, длинные гладкие скулы и приплюснутые носы монгольских гениев, творящих искусство в храмовых залах, и порыв их челюстей говорить, покуда испанцы Кортеса, утомлённые голландские хворые бездельники Писарро в панталонах Старого Света не заявились рубить тростник в саваннах, чтобы найти сияющие города Индейских Глаз, высокие, с ландшафтами, бульварами, ритуалами, герольдами, под флагами всё того же Солнца Нового Света, над которым вознесено бьющееся сердце) – её сердце бьётся под дождём во Фриско, на заборе, перед последними фактами, она готова спрыгнуть на землю и вернуться бегом и снова укрыться там, где была она и где было всё – утешая себя видениями истины – спрыгнув с забора, вперёд на цыпочках, найти коридор, содрогаясь и крадучись —
«Я приняла решение, я выстроила некую конструкцию, вот такую, но я не могу». – И опять всё сначала, начиная с плоти под дождём: «Почему кто-то должен хотеть причинить вред моему маленькому сердцу, моим ногам, моим маленьким рукам, моей коже, в которую я завёрнута, поскольку Бог хочет, чтобы я была тёплой и внутри, моим пальцам ног – неужели Бог создал это всё таким хрупким, смертным и опасным, и хочет, чтобы я осознала это и закричала, – почему дикая земля и тела обнажаются и ломаются – я дрожала, когда даритель бежал, мой отец кричал, моя мать мечтала, – я начала с малого и выросла, и теперь я опять большое нагое дитя, и я только боюсь и плачу. – Ах – Защити себя, безвредный ангел, ведь ты никогда бы не смогла повредить и расколоть другую невинную оболочку и тонкую вуаль боли – завернись в мантию, медовый агнец, – защити себя от дождя и подожди, пока Папа снова придёт, а Мама бросит тебя тёпленькую в свою лунную долину, соткёт на станке терпеливого времени, будь счастлива по утрам». – Начав всё сначала, дрожа, из переулка, ночью нагая в коже
