Обрывки газет. Арина Крючкова

спокоен и напевает БГ. Мне всегда казалось, что я жутко невнимательная, не могу составить портреты своих друзей, но на самом деле я просто почему-то плохо запоминаю лица, даже самые любимые. Зато я могу написать про каждого своего друга «инструкцию к применению»: что значит тот или иной взгляд, какие жесты говорят о напряжении и расслаблении, каким маленьким сюрпризом можно поднять настроение.

      Пока я пишу это, кончики губ (под горным солнцем они перестали болеть от недостатка витаминов) тянутся к ушам, а внутри горячо и нежно, как от чая с мёдом. У меня на компьютере есть папка, в которой по файлу на каждого друга. Это не сталкерское досье, а перепись приятных общих моментов и моих любимых черт и чёрточек этих людей. Первый текст я написала про Егора, когда, придя домой после празднования его рождения, в очередной раз удивлялась, что три года назад я робко подошла к нему предложить написать его биографию (говорила на «Вы» и жутко удивлялась, что он так просто и даже заинтересованно согласился).

      Мне не хватает моих друзей и наших моментов, но на самом деле я не скучаю так, как тогда, в 2016 году. И вот что я подумала: все те, по кому мы скучаем, – это один человек. У него брови одного, улыбка другого и глаза третьего. Он пахнет как все они: определённым шампунем, дымом конкретных сигарет, тем самым постельным бельём и настроением, которое имеет запах только в минуты особого счастья. Поэтому, уезжая с разрывающимся сердцем от одного, начинаешь отчаянно скучать по ним по всем. Поэтому, живя даже в такие смутные времена с кем-то из них, о других чувствуешь тепло и нежную тоску, но не боль.

      И когда по ночам закрываешь глаза перед сном, представляешь того, кого держишь за руку в этой темноте, а не тех, кто сейчас далеко-далеко. Так я представляла Варю в Париже и Вильнюсе, Катю в Изборске, Виктора в Минске – а последние два с половиной месяца Кирилла и Кирилла, снова и снова, раз за разом, со знанием, что мне никогда не надоест.

      Может быть, в детстве мы потому всюду таскаем за собой плюшевые игрушки, что одушевляем их и любим как настоящих друзей – и пока их крошечные мягкие тельца можно прижать к груди, расстояния свербят с меньшей силой?

      Что-то из школьной физики

      Слышишь! Это песня злости, что есть во мне: пускай же прогремит гимн скомканных обид!

(с) Тени Свободы, «Песня злости»

      Для многих людей подростковый период – это период ненависти. Время, когда всех и всё подвергаешь сомнению, и даже тёплые чувства испытываешь с каким-то вызовом, выкрученной на полную громкостью. Я – не исключение.

      Под конец 2016 года, сама того не осознавая, я сделала важный шаг в Познании, к которому стремилась: я открыла в себе любовь. Прошло ещё несколько месяцев, прежде чем я научилась использовать её как линзу, через которую смотрю на мир. Но уже того, что она у меня появилась, пока неприменимая, было достаточно, чтобы отложить линзу ненависти.

      В 2017 протестные песни для меня зазвучали тише, зато родители из смертельных врагов на полставки превратились в лучших друзей. Я чувствовала то же, что Левин, когда