Юрий Долгорукий и византийская принцесса. Павел Загребельный

подтянутый, длинные светлые волосы его метал ветер, бросал пряди на лицо, отчего князь казался совсем молодым, так что, когда незнакомые всадники выехали на сушь и встали перед этим вельможным всадником, они должны были бы принять его не за князя Юрия, а скорее за одного из его многочисленных сыновей.

      Есть стихии, которые подавляют человека. К таким прежде всего относится вода. Перед князем стояли два беспомощных всадника, промокшие до нитки, на промокших, измученных конях, с двумя конями для поклажи, собственно теперь и не конями, а несчастными клячами. Однако эти люди на этих конях пробились сквозь разливы чужих вод, ведь что-то было в них, какая-то сила или страсть толкала их сюда, и дух их не поколебался и не сломился от тяжкого противоборства со стихиями, потому что старший из них, как только они подъехали к Юрию (а подъехали к нему, ибо только он один среди островитян был на коне), спросил:

      – Ты князь Юрий?

      – Наверное, он. Разве не похож?

      – Я подумал иначе.

      – Что же ты подумал?

      – Подумал: это либо дурак, либо князь.

      – Тешишь меня своими словами. Почему же я дурак?

      – Потому что забрался в такое глухое место.

      – Не привык спрашивать, куда мне забираться. Вы кто суть?

      – Дозволь сначала сойти нам с коней. Потому что все твои люди пешие. Да и негоже мне так вот перед князем…

      – Оставайся на коне. Ведя переговоры верхом на конях, каждый сохраняет равенство и безопасность. В любой миг можешь поехать дальше. Тут недоверие соединено с уверенностью в силе. Пеший доверчив, но и беспомощен. Когда спешиваются с коней, тогда либо прочный мир, либо безграничная покорность. А тебе к лицу больше, как вижу, смелость.

      – Мне смелость ни к чему. Я – лекарь.

      – Лекарь? Не звал лекаря.

      – Не твой. Князя Изяслава лекарь приближенный. Дулеб мое прозвище. А это мой товарищ Иваница.

      – Апостол Петр странствовал всегда со спутницей. Ты только со спутником? Ну да ладно уж. Ежели так, сидите оба верхом. Справедливее будет.

      – Ты говоришь о справедливости, княже?

      – Почему бы мне не говорить? Князь – тоже человек. А все люди любят справедливость.

      – Для самих себя. А для других?

      – Это уж кто как. О себе не буду говорить. Хвалиться не привык. А слыхать обо мне ты мог мало, ежели же много, то лишь злое, раз приехал от врага.

      – Он твой племянник.

      – Потому и враг. Старшего брата уважал бы, терпел бы его старшинство, как было до сих пор. Изяслав сам выступил войной супротив меня.

      – Я прибыл не от него.

      – От кого же?

      – От собственной совести.

      – Далеко она тебя загнала.

      – Потребность.

      – Будешь говорить здесь, на ветру, или спрячемся в укрытие?

      – Боюсь, не понравятся тебе мои слова. Пусть слышит только ветер.

      – Тогда говори.

      – Про справедливость поминал ты, княже. А сам неправедное дело свершил.

      – Назови. Ибо сам