Юрий Долгорукий и византийская принцесса. Павел Загребельный

в пергамен. Знать бы только имя.

      – Звался как?

      – Сильвестр. Или Силька – по-простому. Учен вельми. Послушником у самого игумена был. Потом вел записи монастырские. К вратам приставлен в августе.

      Август. Опять август в Киеве. Даже в каменную тихую обитель врывается он со своей яростью. Дулеб прикрыл глаза веками, немного посидел так, потом придвинул к себе пергамен. Написал: «Первое имя виновника Сильвестр, монастырский привратник. Виновен, потому что бежал. Или же станут ведомы еще и другие имена?»

      Иваница не уходил. Он смотрел, как Дулеб записывает на пергамен, спокойно улыбался.

      – Про Игоря что говорят в Киеве? – спросил Дулеб.

      – А ничего. Про смерть – и все.

      Виновных не было. Привратник не идет в счет. Он только открывал ворота. А кого впускал?! Теперь не найдешь. Великий город строго хранит тайну, не выдаст ее никогда никому. А обвинить весь город? Для этого он должен бы быть намного меньшим и не Киевом. Потому что Киев не подожжешь с четырех концов, и людей не выгонишь за городские валы, и виры с Киева не возьмешь.

      – Не за свое дело взялся, – вслух подумал Дулеб. – Надобно возвращаться к князю Изяславу.

      – А смерть в Киеве? – малость обиженно спросил Иваница.

      – Узнали обо всем, больше не можем.

      – Вот уж! Если есть о чем узнавать, человек узнает непременно. Как хворость невозможно скрыть от лекаря, если она есть в теле, так и тут. Побыть нам надобно в Киеве.

      – Хорошо тебе в Киеве?

      – Вот уж!

      Во дворе заржали кони, зазвенела сбруя, незваные всадники внезапно окружили скит, Дулеб с Иваницей не успели ни удивиться, ни возмутиться, а в келейку уже протиснулось несколько бородатых, мрачного вида мужчин, неся с собой конский дух, запах ремней и суеты людской. Передний без ласковости и почтительности в голосе спросил:

      – Дулеб кто?

      – Я, – сказал Дулеб.

      – Поедешь с нами.

      – Куда и почто?

      – К боярину Войтишичу.

      – Я княжий лекарь, – напомнил Дулеб.

      – Князей великое множество – Войтишич один.

      – Я тоже один. Зовусь Дулеб. Лекарь приближенный великого князя Изяслава. Слыхали?

      Бородач был малость обескуражен спокойствием Дулеба.

      – Просит тебя воевода и боярин Иван Войтишич, – уже иначе повел он речь.

      – Так и надобно говорить. Ежели просит, я еще подумаю. А для этого все отсюда выйдите. Ибо я хочу здесь остаться.

      – Велено без тебя не возвращаться.

      – Вот и не возвращайтесь.

      Йваница начал выталкивать из келейки немытых бородачей, и они выходили, придерживая широкие мечи, бросая по сторонам угрожающие взгляды.

      – Вот уж! – воскликнул Иваница, запирая за ними тяжелые дубовые двери.

      – Так как? – спросил Дулеб. – Поедем к Войтишичу?

      – А почто он нам?

      – Когда старый человек просит лекаря, что должен делать лекарь?

      – А откуда этот старый вызнал про тебя?

      – Не знаю. Не думалось об этом.

      – Зато я знаю. Игумен