Женщины принца Сигваля. Екатерина Бакулина

может, даже сейчас кто-то наблюдает за ними.

      Но Ингрид не боится. Ей давно нечего терять.

      И она хочет этого.

      – Хм-м…

      Он берет ее за талию, впервые прикасаясь к ней сам. Чуть отстраняет от себя. Разглядывает, размышляя. Потом отпускает, делает шаг в сторону, и вокруг нее.

      Останавливается за спиной.

      – Я хочу снять с тебя платье, – говорит он, но это не вопрос, а просто объявление намерений. – Хочу видеть тебя голой.

      – Снимай.

      Без колебаний.

      Она не видит, но слышит, как он достает нож. Невольно вздрагивает. Но он только режет шнуровку, не желая развязывать, надрезает сверху край и разрывает, сдергивая. Потом так же стаскивает с нее нижнюю юбку, сорочку…

      Ингрид остается в одних чулках… а, нет, еще туфли.

      Голая, в огромном зале.

      Такое острое отчаянное чувство беззащитности.

      Он кладет ей руки на талию, с боков, медленно ведет вниз, по бедрам. С легким нажимом. Она чувствует, какие у него грубые, шершавые ладони, с мозолями от оружия. Это неожиданно возбуждает – вот именно это. Тепло и тяжесть его рук. Тепло его тела, совсем рядом. До трепета.

      Потом… одна его рука остается лежать на бедре, другая поднимается вверх и самыми кончиками пальцев – по позвоночнику, между лопатками, к пояснице и ниже…и между ног, не останавливаясь, внутрь. Словно он проверят – готова ли она. Да… Чувствуя его пальцы в себе Ингрид нетерпеливо стонет, прикусывает губу и чуть подается к нему. Упирается руками о стену.

      Он тихо усмехается, с пониманием. И эта усмешка, сама по себе, обжигает, как плеть.

      – Сейчас, – говорит ей на ухо, в его голосе – сарказм, его дыхание она чувствует кожей.

      Он расстегивает штаны…

      Легкое, горячее прикосновение… и вдруг так резко он насаживает ее на себя, сразу и до упора, что Ингрид теряет равновесие, руки соскальзывают, едва не падает.

      Она бы сейчас с размаху ударилась о стену головой от этого толчка, но он успевает подставить ладонь. И лбом о его ладонь.

      – Тихо, – говорит он, и сарказма больше нет, только чуть-чуть иронии, мягко. – Держись лучше.

      Но руку не убирает. Такое простое проявление заботы… что щемит сердце.

      И Ингрид невольно упирается в эту руку головой, прижимаясь к ней, не желая терять, и в стену руками, и еще больше подается на него, хотя кажется, глубже уже невозможно. Все это почти нереально.

      Другой рукой он обхватывает ее живот, помогая ей, и сам начинает двигаться. Немного плавно назад и резко вперед. Вбиваясь в нее. И все быстрее, так, что подкашиваются ноги и темнеет в глазах. Ингрид стонет, потом кричит. Ее стоны эхом отдаются в пустом зале. Потом, почти безотчетно, когда даже кричать не хватает сил, вцепляется в его руку зубами, пытаясь хоть как-то удержаться. И где-то тут ее накрывает. Она еще напряженно выгибается в его руках, и обмякает, совсем без сил. Она бы упала, если бы не он.

      Немного времени, чтобы отдышаться и прийти в себя. Его дыхание ей в ухо, его жесткая, колючая щека осторожно трется о ее шею. Щекотно. Почти с нежностью. Его горячее семя течет по ее ноге… значит, он кончил не в нее. Смешно.