В каждом молчании своя истерика. Ринат Валиуллин

ним. В ее представлении любовь была той самой частью бессознательного, которую лучше не трогать, только начни ее осознавать, она тут же исчезнет или примет формы уважения, дружбы, ответственности долга, превратится черт знает во что.

* * *

      Фортуна и я шли сквозь грусть осеннего парка, дуло желтыми листьями. Мы ели тишину, как сладкие конфеты, фантики которых разбросаны повсюду. В ней чувствовался вкус победы над разумом, тоской и скукой, размазанной по небу. Разноцветные фантики слетали с деревьев, замедляя время. В каждой жизни есть место осени, во вкусах которой обычно недостаточно конфетного, а в шуршании – блестящей амальгамы, огрызки света тусклы.

      – Никто не сможет объяснить причины грусти осенью.

      – Тебе грустно со мной? – улыбнулась одними губами Фортуна.

      – Нет, не с тобой, а с осенью.

      – Я люблю осенние парки, где можно пройтись сквозь редеющие кроны воспоминаний дорожками ностальгии и пошуршать бывшими. Какое-то прохладное умиротворение после пожара лета. Листья плавно кружатся в воздухе.

      – Будто сама осень, раздеваясь, приглашает на танец, – нарисовались мы живым влюбленным пятном в сумрачном влажном парке.

      – Ты неискоренимый романтик. Ну и чего же не танцуешь? Женщина тебя приглашает, – отпускала мою руку Фортуна.

      – Не люблю слишком доступных, – задержал я ее ладонь в своей, привлек к себе и поцеловал, как в первый раз. После того, как наши губы обменялись эндорфинами, я согласился: – Я тоже ее начинаю любить, осень.

      Вдали работники парка сгребали в кучу листья и сжигали, как запрещенную литературу. Приятно потягивало дымом.

      – Каждый лист – это письмо, – подняла Фортуна огромный желтый лист и протянула мне: – Читай! О чем там?

      – О чем еще могут быть письма: об увядших чувствах, о прошедшем лете, о скорой зиме.

      – Зима – это не так важно!

      – А что важно?

      – Важно с кем, – остановила меня Фортуна и приподняла воротник моего пальто.

      – А вот и почтальон, – махнул я вперед рукой. Навстречу нам шел молодой человек с венком из кленовых листьев на голове.

      – Может, у него для нас есть письмо?

      – Откуда?

      – Из Парижа.

      – Почему из Парижа?

      – Почему-то дико хочется в Париж.

      – Мир подсел на Эйфелеву иглу.

      – Хорошая дурь. Там легко потерять голову.

      – Была в Париже?

      – Нет, но уже хочу. Я по гороскопу Париж. А ты кто по знаку?

      – Главная дорога.

      – А, вот почему с тобой так легко. Чувствую, до добра это не доведет.

      – Хотя бы до Парижа.

      Природа с завистью смотрела на наше маленькое счастье. Было заметно, что настроение ее от этого портится. Потихоньку стал накрапывать дождь.

      – Только бы не расплакалась, – поднял я голову к верху.

      – Не верю я ее слезам, – подставила под капли руку Фортуна.

      – Почему?

      – Соли не хватает, – попробовала она на вкус то, что поймала, и протянула свою ладошку к моим губам.

      – Да,