Предпоследний день. Роман Светачев

просипело чучело.

      – Нет.

      – Жаль… – отходит на пару шагов, и тут же, словно что-то вспомнив, снова подскакивает, – а как к вокзалу выйти, не подскажешь?

      – Чего? К вокзалу?

      – Ага, бля, я же это, помню был вокзал, там вон где-то, – он махнул рукой в сторону парка.

      – Не было там вокзала никогда, вокзал на другом береге вообще.

      – Да нет, ты не понял, – алкаш закружился, словно получивший пинка гусь. – Вокзал который наш, ну не основной, а… а!

      – Что?

      Мужичок хлопнул себя раскрытой ладонью по лбу.

      – Не вокзал, а автовокзал! С автобусами который, а не с поездами, не так выразился, просто.

      – А, ну автовокзал – да, там за парком, и ещё вниз пройти с километр где-то.

      – Во, спасибо, мужик, – он похлопал меня по плечу. И чего меня все сегодня трогают то? – Я, понимаешь, уехал из деревни к другу, забухали чутка, так я и паспорт и телефон потерял, прикинь? Жена с ума сойдёт дома, когда узнает.

      – М-да, хреново, – я попытался отойти от чучела, но оно схватило меня за куртку своей, похожей на трость, рукой- граблей.

      – Ты бы помог с деньгами? Я же человек не богатый, а ты сам пойми, что пашу как конь! А что толку то? Нам знаешь сколько платят то в колхозе? Вот! – Он сложил пальцы свободной руки в кольцо. – Ни хрена нам не платят! Шиш с маслом.

      – Да я и сам не богатый, – я снова попробовал аккуратно убрать его руку со своего плеча, но он вцепился пальцами в куртку, словно краб.

      – Ты, братец, знаешь… я же тебя понимаю! Да, думаешь, на хрена мне этому дураку старому помогать, но ты же пойми, сам можешь в такую же ситуацию попасть! – последнее слово он прошептал, просипел, будто голос сорвал.

      Какой же он псих. От мужика разило перегаром, глаза бездумно вращались в глазницах, как яичные желтки, которые кто-то взбалтывал.

      – Я же такого за жизнь насмотрелся, вот и пью. Я на войне был! На передовой воевал, выкупаешь? Страшное время было. Смерть повсюду, – голову над окопом приподнял и без каски остался, а приподнял второй раз, коли дурак, так и без головы.

      – Чего это?

      – Пули летают, вот чего. Неприкаянные стальные пчёлы, выкупаешь? Как ужалят тебя в лобешник! – он ткнул мне указательным пальцем в лоб. Я успел заметить его заскорузлый жёлтый ноготь. – Страха я натерпелся, тебе за всю жизнь и десятой доли не испытать. Знаешь какого это, когда танки к вам едут, а бежать не куда. А вокруг взрывы: бам, бам, бам! А у вас на всю роту два гранатомёта, да дюжина гранат. Как тебе такое?

      Мужичок отпустил мою куртку, и снова забегал кругами.

      – Я молодость свою, здоровье своё, нервы свои, отдал этой войне, за страну нашу бился, а что страна? Где я теперь? Кто я теперь?

      Я пошёл дальше. Надоело его слушать, нервировал он меня. Я шёл быстро, но не тут то было. Алкаш увязался за мной.

      – Ты куда?! Да что за люди, я за тебя, дурак, воевал!

      Я развернулся и ударил его в челюсть. Мужика подкосило, подбило. Ноги его подогнулись, стали