Дом из парафина. Анаит Сагоян

то жизнь кажется куда проще, и Dolce amp; Gabbana на всю спину – это теперь не столько ярлык и фирменный знак характерного стиля и качества, сколько упоминание прекрасного, хоть «Баухаусом», хоть с одной «Ь», ощущение своей хотя бы косвенной, пусть совсем не подлинной причастности к прекрасному.

      Вот с джинсами все обстоит сложнее, особенно у девушек, потому что все продавцы джинсов в Тбилиси девяностых – молодые мужчины, которые нарочно не обустраивают свои примерочные кабинки насущными условиями для примерки. Все они будто сговорились между собой не вешать в кабинках зеркал, чтобы периодически заглядывать через занавес или, слегка приподнимая его, спрашивать: «Ну как, сестричка, зеркало заносить?» Обращение «сестричка» придает неловкой ситуации ненавязчивые доверительные нотки. А «сестричка» стоит босыми ногами на пыльной картонке и вспоминает семейный обед мужчин с лакированными волосами и женщин с ослепительными ожерельями на загорелой груди. Потому что в темную фанерную кабинку сейчас войдет «братишка» с куском зеркала и голодными глазами.

      По пути к кожанкам обязательно наткнешься на стенку, полную бумажников, упирающихся рядами в самое небо. Тот же «Баухаус» и опечатки, но кожа, главное, натуральная. И кожей пахнет все сильнее. Вот пошли сапоги, один кожанее другого. Тут же отдел всевозможных средств для полировки обуви, чтобы кожа блестела. Еще несколько шагов, и вот они: счастье и предвкушение пахнут кожей, все окунаются носами в ряды курток, чтобы надышаться жизнью. Черные, совершенно квадратные, кожанки оцепили тебя со всех сторон, а мимо них расхаживает гордый хозяин-перекупщик, вертя зажигалку меж пальцев. Оскорби его: спроси, не дерматин ли у него на прилавке? И вот он подзывает тебя, чиркает зажигалкой и подносит ее к кожаному рукаву. Не горит, не плавится: кожа. Фирма! И ты просишь потушить огонек, потому что все еще думаешь купить этот черный квадрат, чтобы припадать подбородком к плечу в душной маршрутке и вбирать ноздрями ощущение кожаной жизни, чтобы оно в тебе задерживалось, растворялось и преломлялось, пока снова не померкнет.

      Сандрик протиснулся глубже в ряд. Показались дешевые лампы, светильники, свечи. Здесь обычно располагается товар, который хорошо идет после намозолившей глаза дорогой кожи: ты ее или покупаешь, или нет, но у тебя точно остается ощущение опустошенности: в кошельке или в душе. И тогда важно показать тебе что-то утешительное, ненакладное.

      – Лампы керосиновые продаете? – Сандрик склонился к лавочнику через набитый утварью стол.

      – Зачем лампы? Что за прок с них? Только керосин жрут. Смотри, какие свечи у меня! Купи десять – на всю зиму хватит.

      – Шутите, батоно?[2] Десять нам и на неделю не хватит. Вы мне зубы заговариваете, – Сандрик машинально потянулся рукой к карману куртки: прохожие протискивались между рядами, выталкивая его вместе с собой вперед. Молния на кармане была закрыта, и Сандрик снова отвлекся на владельца лавки. Тот расхохотался,

2

В грузинском языке используется как вежливая форма обращения к мужчине, аналогично слову «господин».