Родовое проклятие. Ирина Щеглова

похоронит, посмотрите!

      Грозил Шурка, а сам умер, не дожив до 50-ти.

      Натуся поставила на могиле сына гранитный памятник.

      – Шурка летчик был, он гордилси, – поясняет она.

      Весь дом у Натуси увешан образами, она исправно ходит в церковь и постится…

      – Погадай мне, Натусь.

      – А и давай, пораскину…

      Затертые, до бахромы, карты аккуратно раскладываются сухими, коричневыми, не женскими руками. Много этим рукам на своем веку поработать пришлось… Вот, туз пиковый лег «на сердце», валет пик «под сердце»; и еще чернота: девятка с дамой.

      – Удар мне, что ли? – спрашиваю.

      – Где? – Спешит оправдаться Натуся, – Нет никакого удара. Тута табе любовь с постелей и королей марьяжных, эвона, целая куча. Женихов-то… Известие получишь, денежное, – она говорит, а сама посматривает на меня, быстро-быстро, – Аль понимаешь расклад-то? Кто научил? – спрашивает настороженно. И ее птичья лапка с пергаментной кожей, будто ненароком смешивает карточный крест.

      Да, уж, знаю. Родная кровь. Клавдя выучила.

      – Я дюже хорошо по картам вижу, если кто потерял чего, или украли. Сразу скажу, где искать, рассказывает Натуся. – А сны ты можешь разгадывать? – неожиданно обращается она ко мне.

      «Началось! Предупреждали же! – с опозданием спохватываюсь я. – Сейчас начнет про Шурку рассказывать, как летала с ним по небу».

      – Нет, не понимаю я в снах. И карт в руки не беру, зарок дала.

      – И правильно, грех это, – соглашается Натуся, – Я вот, жизнь свою всю прогадала и сабе, и Шурке свому. Клавдя сны хорошо разгадывала. Бывало, спрошу чего, она вмиг расскажет.

      Клавдя не только разгадывала, она еще и видела вещие сны. Великая сонница была, еще смолоду. Когда молодежь в комсомол загнали, она все видела поле большое и двое мужчин высоких: один белый, а другой черный; к ним людей длинная вереница движется, и делят они тех людей между собой. Так-то делят, а некоторые посередке остаются. Клавдия тоже к Белому, было, собралась, а он: «Нет, – говорит, – подожди». И осталась она ни с тем, ни с этим.

      Во время войны завод, на котором работала Клавдя, эвакуировали, пришлось срочно уезжать. Комсомольский билет и другие документы она зарыла в саду, в жестяной коробке, было такое распоряжение от властей.

      Когда вернулась Клавдя, да нашла свою коробку, там истлело все. В ту же ночь сон повторился, но теперь Белый ее к себе взял…

      А документов никто не спросил, война все скрыла.

      Как-то умерла соседка Клавди, а они подружки были. Клавдя в отъезде была, и старушку без нее схоронили. Клавдя как приехала, так к родственникам побежала:

      – Рассказывайте, как схоронили, в чем?

      – Все, – говорят, – честь по чести: и платье, и платочек, и тапочки…

      – Эх, жаль, что я не видела, не проводила, – Сокрушалась Клавдя, все боялась, что подружку не так обрядили, что будет она обижаться.

      Ночью проснулась Клавдя, вроде, позвал ее кто. Подошла к окошку, а там дедушка седенький стоит, в платье, как у попа, борода