Родовое проклятие. Ирина Щеглова

до слез. Они стоят столбиками и пересвистываются, наверное пересказывают друг другу новости и предупреждают об опасности.

      Там в этой бесконечности бегут стада сайгаков, на которых регулярно устраивается «местное сафари». Когда несколько озверевших мужиков, набившись в УАЗики или «Нивы», преследуют несчастных животных, паля в них из разнокалиберных ружей, или ворованных автоматов.

      Потом на дачах жарят шашлык из сайгачатины.

      – Скольких же вы убили? – спрашиваю у соседа по даче, угощающего меня шашлыком.

      – Не знаю, – он равнодушен.

      – Но, я надеюсь, вы их хоть подобрали… Мясо все-таки, – я ищу оправдания его равнодушной жестокости.

      – Не-а, куда столько. Мы и так уж холодильник забили до отказа, мать пельменей накрутила, котлет наделала, шашлык вот – три дня есть будем…

      – Вы что же, бросаете туши в степи?

      – Конечно, там подъест кто-нибудь. Корсаки, хорь, да мало ли…

      Говорят, что природа мстит нам. Говорят, что у соседа по даче отец умер от болезни крови, которую он заполучил, охотясь на сайгаков. Есть такое место в степи – кладбище космических кораблей. Якобы там больше всего сайги. Она словно сбегается туда, убегает, заманивает… Там радиация, превышающая все допустимые пределы. Сначала умер его отец, потом мать, от той же болезни, теперь, говорят, пришла очередь детей.

      А еще хвалились, что городишко, мол, прямо на уране стоит. И нам поэтому теперь ничто не грозит. Регулярное облучение в малых дозах – это как привыкание к яду. (Раньше детишек царских приучали, чтоб не травили завистники.) Говорят, даже академик какой-то приезжал, рассказывал, как нам всем повезло, мы теперь, как крысы, нам теперь атомная война ни по чем.

      Подъезжаем.

      На запасных путях товарняки с медной рудой, обогатительная фабрика, пригород, платформа вокзала.

      Ер-Назар ловит меня в тамбуре, прижимается к спине и горячо шепчет в ухо:

      – Едем обратно вместе! У меня следующий рейс через 15 дней. Я тебе билет возьму… Ты, знаешь что, ты позвони мне, скажи когда поедешь…

      – Хорошо Ер-Назар. Извини, мне надо вещи взять.

      – Успеем, никуда не денутся… И еще, послушай, я уверен, у нас с тобой получится! Мы похожи…

      Прибыли.

      Кажется, нас встречает весь город.

      Сухой и холодный воздух; радостные, праздничные лица, крики, объятия; торговцы, на дощатых, наскоро сбитых прилавках…

      Вот какие-то женщины помогают Дине спуститься со ступенек, наверное, сестры.

      Вот Тамара машет пожилому мужчине, стоящему чуть в стороне, а ее дочь кричит «Дедушка!».

      Мама бежит мне навстречу.

      Я обнимаю выросшего сына, прижимаю его к себе, вдыхаю запах его волос. Когда он был маленький, он пах нежностью, именно нежностью, я это помню. Я пытаюсь сохранить в себе те, самые первые дни в его жизни; я не вижу, как он растет, и представляю его маленьким, вспоминаю его маленьким… Я никогда не плачу при нем, я делаю вид, что у нас все хорошо и правильно. Он тоже делает вид. Так надо.

      Я посчитала,