Планета грибов. Елена Чижова

банки с прошлогодними заготовками: рассол, уже белесый и мутноватый. Ягоды в майонезных пластмассовых ведерках: красная и черная смородина, мелкий зеленоватый крыжовник. Под прилавком жалась цветочная рассада – корни в цветных целлофановых мешках.

      – Огурцы… у вас… почём? – он ткнул пальцем в ближайшую пупырчатую кучку. По всем базарным понятиям следовало хотя бы прицениться. Прежде чем задавать посторонние вопросы.

      – Огурчики-то? – бабка, к которой обратились, ожила мгновенно. – За всё – тридцать. Только с грядки. Утречком сорвала.

      Ни взглядом, ни жестом ее товарки не выдавали напряженного внимания. Возможно, меж ними существовал негласный уговор: покупатель имеет право осмотреться и выбрать сам.

      – А сколько… приблизительно… на вес?

      – Утром свесила, – огуречную кучку она оглядела с сомнением. – Кило. С походом.

      Он кивнул, пытаясь оценить: дорого или дешево? Так и не поняв, обратился к другой.

      Погладив кабачок узловатыми пальцами, та ответила коротко и сурово:

      – Этот? Кило сто.

      – А… смородина? – он обернулся к третьей.

      – Черная?.. – бабка, одетая в старый мужской пиджак с подложными плечами, задумалась на мгновение. – Шестьдесят. Красная – по двадцать пять.

      Он снова кивнул, понимая, что первый раунд переговоров закончен. Теперь надо уходить или покупать.

      – Мне… – он тянул с окончательным решением, – смородины. Черной… Если она… – вспомнил слово: сухая. Для ягод мать использовала еще одно прилагательное. – Сухая и крупная.

      Бабки оглядели свои пластмассовые ведерки и загомонили наперебой:

      – Так сухая… Сладкая. Дождя-то сколько не было… Можно взять и высыпать… Крупная… Вон, сами глядите… Утром, утром брала…

      Он полез за кошельком, но вспомнил, что не захватил никакой тары – ни бидончика, ни целлофанового мешка. Бабка, стоявшая с краю, сообразила первой:

      – Дак прям с ведерком и берите. С ведерком-то, вон, сподручнее… И не помнете в дороге.

      Ее товарки поджали губы.

      Покупатель достал деньги и, дождавшись, пока она, внимательно помусолив, спрячет в карман десятки, взялся за дужку:

      – У меня сломался замок. Ригельный. Во времянке, – теперь он имел право пожаловаться, поделиться своей бедой.

      Его бабка закивала. Другие тоже слушали, но отстраненно. Или делали вид.

      – Нужен кто-то… Слесарь. Вот пришел, а ДЭК закрыт…

      – Так понедельник. Они ж не работают. Надо в воскресенье, вчера, – его бабка обращалась не к нему, а к своим товаркам, словно ища их поддержки. А может, просила прощения за свою торговую прыть.

      – Вчера замок еще работал, – он солгал прямо в выцветшие глаза.

      – Тогда – завтра, – глаза, когда-то голубые, слезились от прямого солнечного света.

      – А завтра… они точно будут? – в груди дрогнуло робкое ликование. Подвиг, который надо было совершить сегодня, откладывался на целые сутки. Во всяком случае, мог отложиться.

      – Завтра-то?