С негодяем интересней. Ellen Fallen

потаскуха, как и ты. Вырастила свою копию, – он высказывает это сквозь зубы, с такой злобой, будто готов удавить того, кто слушает.

      Я прохожу в кухню и перед моими глазами, всё тот же человек, но уже потрёпанный и измученный жизнью. В этом виноват он сам, в своём нынешнем состоянии. Кто-то пожалеет его, мол бедный столько трудностей прошел, чужих детей растил, несчастный человек. Только это не так. Мы сами выбираем по какой дороге пойти, мне все еще кажется что все в этом мире не просто так. И человек сидящий передо мной наказан за свои проступки вот таким не гуманным способом.

      Я становлюсь перед ним, делаю вид, что ничего не слышала.

      – Привет, Илона, ты так выросла, – гнусаво произносит он.

      – Само собой, ты бы ещё навестил лет через двадцать… – с насмешкой произношу.

      Мама показывает мне замолчать. Ага, разбежалась.

      – Ты как с отцом разговариваешь? – грозно смотрит на меня это пьяное чудовище.

      – Как потаскуха, которой ты меня и назвал. Ты какого чёрта сюда припёрся? Обозвать нас? Унизить в очередной раз? – я уже не сдерживаюсь и повышаю голос.

      – Пришёл посмотреть, какая сука из тебя выросла. Дала ли тебе мать ума. Но видишь ты и сама признала, что вы похожи, – смеётся он над своими словами.

      Я со всей дури пинаю стул, на котором сидит родитель, он накреняется и падает вместе с ним. Этот ублюдок улыбается и пытается встать.

      – Пошёл вон из этого дома, урод, – ору во всю глотку. – Сдохнешь, даже на могилу не приду, пошёл, я сказала! – пихаю его тело к порогу. Обхожу и вышвыриваю его ботинки за дверь.

      – Окочуришься, сволочь из-за своей водки никому не нужным. Ненавижу тебя, – выталкиваю его на лестничную площадку, он наклоняется и обувается.

      – Такая же тварь, как твоя мать. Всю жизнь мне испортили. Так же замуж выйдешь, и плакать будешь, змея. – спускается по лестнице, и уже громче кому-то говорит.

      – Моя дочь потаскуха. Иди, она любому даст, – последнее слово он произнёс настолько громко, что в кухне что-то разбилось. Захлопываю дверь.

      Облокотившись на нее, не могу сдвинуться, хочется рыдать. Боже, как он так мог поступить? Мало того, что его не было столько времени так ещё и так унизить. Кому он говорил в подъезде? Мне даже страшно.

      – Илона… – говорит мама, еле сдерживая слезы. Я медленно иду в кухню. Смотрю на полу осколки от кружки, из которой он пил. Опускаюсь на колени и собираю.

      – Никогда, никогда больше не пускай его в этот дом. Сдохнет я не приду к нему. Не прощу, – шепчу я, опустив голову. – И плакать не буду. У меня не было отца и не надо было оставлять его для меня. Видеть не могу.

      Мама молчит, да и говорить смысла нет, ей также неприятно и обидно, как и мне. А, развивая тему, мы обе раскиснем.

      – Меня в кино позвали, буду поздно. Хватит контролировать каждый мой шаг, ты шишки набила свои, и не спас тебя замок. Я тоже набью. И вообще не понимаю, как ты могла с ним связаться. Других не было? – спрашиваю маму.

      Иду в комнату, мама идёт следом. Она стоит