Стена Неведения. Геннадий Владимирович Тарасов

Почему бы не забрать эту дрянь с собой, подумал он? Может, спецы разберутся, наконец, что это такое, и как с этим бороться?

      Худо, бедно, но каким-то образом, наверное, за полчаса времени, он дотащил Воробья до волокуши, уложил на настил ближе к экрану, сам устроился рядом. «Ну, что, поехали?» – спросил Воробья, словно тот мог ему что-то ответить. Поехали, согласился сам с собой, и несколько раз дернул за веревку. С той стороны, явно заждавшись сигнала, подергали в ответ. Потом обе веревки натянулись, и лифт наверх заработал.

      Обычно он приходил под утро. И всегда спрашивал одно и то же:

      – Ну, как, не надоело тебе страдать? Не пресытился ли ты болью? Не напитался ли ей, как тюфяк мочой?

      – А? Кого? – выныривал из обморочного сумрака хозяин палаты. – Кто здесь?

      – Да кто же еще тут может быть в это время? – улыбался гость довольно. – Я это, я…

      – Директор! – узнавал постоялец со вздохом разочарования. – А я так надеялся, что ты умер.

      – Так и умер, умер. Давно уже. Так давно, что даже не помню, когда был таким как ты. Да и был ли? Теперь кажется, что я всегда такой, молодец…

      – Мертвое тянется к живому.

      – Это точно. Во всяком случае, я к тебе являться буду, доколе ты жив.

      – Обнадежил, прямо сказать. Но я тебе тем же отвечу: недолго осталось.

      – И не надейся! Буду тебя поддерживать, сколько можно. И сколько мне нужно. Короче, сколько нужно, столько можно.

      – А ежели я сам? Того?

      – Самоубьешься, что ли? Забудь! Все предусмотрено, меры приняты, не получится.

      – Не преувеличивай своих возможностей, Директор. Разве ты не видишь, как я выгляжу? И ситуация только ухудшается, это я тебе авторитетно заявляю. От первого лица.

      – Да, тут ты, пожалуй, прав, вид у тебя непрезентабельный. Головешка, головешкой. Ну, так ведь сам виноват, никто тебя не заставлял в полымя лезть.

      – Я и не прошу сострадания. Делал то, что считал правильным, – и продолжаю считать, если что, – так что даже горд собой. Я говорю о том, что скоро твоя забава кончится. Сама собой, естественным образом.

      – Что? Что ты там лепечешь своими жаренными колбасками? Своими баварскими боквюрстами с горчицей? Слушай, а ведь ты прав. Я как-то не подумал… Давай-ка мы тебя подправим? Починим немного, а? Покажем товар лицом, так сказать, что характерно, – твоим лицом. Тебе же. Чтобы ты знал, что можешь обрести, и сообразил, наконец, чего желать, к чему стремиться.

      – Да, да, да, показывай, на что способен. Кстати, ты что же, немец? В смысле – был?

      – Немец, да. Был. Кем я только не был. Но теперь это не важно, и к делу не относится. Если ты не против, а ты, я думаю, не против, мы над тобой поколдуем.

      – Прямо военно-полевая некромантия! Как хирургия.

      – Так и есть. Некромантия наоборот. На самом деле, никакого волшебства, просто наши научные разработки. Мы много работали над тем, чтобы научиться восстанавливать плоть в этом, земном мире. Получилось