Французский поцелуй. Делла Сванхольм

наплевать, кто она, и в каких отношениях состоит с Мак-Дональдом! – вырвалось у него. Его глаза потемнели, стали почти совсем черными. – В конце концов, это конкурс скульптур, а не конкурс красоты! – Он провел дрожащей рукой по лицу. – Все это так несправедливо! Ведь и я вложил в свою скульптуру всю свою душу, все мастерство!

      – Но тебе их не хватило. – Жан-Батист Кондорсе покачал головой, – И в этом и твоя вина, и твоя беда.

      – Что же мне делать? – Клод Дешанель до боли стиснул руки. Неужели все его старания, все неимоверные труды, бессонные ночи – все насмарку?

      – Послушай, Клод, а когда ты готовился к участию в конкурсе, ты что же, не думал, что у него будет лишь один победитель? – с сарказмом спросил Кондорсе.

      Комок застрял в горле Клода. Он не нашелся, что ответить.

      Жан-Батист Кондорсе небрежно откинул назад непокорную седеющую гриву своих волос и взял бокал вина. Смакуя, он сделал несколько глотков «Chateau La Lagune», стоившего безумных денег.

      Дешанель смотрел в сторону. Внутри у него все словно омертвело от разочарования и обиды.

      – Впрочем, учитывая то, что ты – очень даровитый скульптор и вместе с Мак-Дональдом вдвоем вышел в финал конкурса, опередив несколько десятков других мастеров, жюри совместно с городским советом Марселя решило предоставить тебе еще один шанс. И это – третья причина, по которой я согласился встретиться с тобой, – проронил член французской Академии. – Если ты снова соберешься с силами и сумеешь создать по-настоящему выдающуюся скульптуру, которая будет столь же талантлива, как и произведение Гленна Мак-Дональда, то ее установят перед зданием вокзала вместе с его изваянием. И тогда вы разделите призовой фонд в размере десяти миллионов евро. – Кондорсе поставил бокал на стол. – Но только при условии, что ты создаешь действительно потрясающую скульптуру!

      Клод Дешанель сделал глубокий вдох. Голова его внезапно стала ясной, плечи расправились. Перед Кондорсе вновь сидел сильный, мускулистый человек, про которого говорили, что он управляется в бурном море с лодкой так же бесстрашно и умело, как и со скульптурным резцом в своей студии.

      – Значит, моя судьба – в моих руках! – воскликнул он. – Клянусь, я сделаю это!

      Кондорсе пристально посмотрел на него своим пронзительным взглядом, который не раз заставлял людей, участвовавших с ним в публичных дебатах на телевидении или в университетской аудитории, внезапно краснеть и лишаться полемического задора.

      – Боюсь, здесь все зависит не от тебя, а от вдохновения, – медленно, точно произнося приговор, проговорил он. – Сумеешь ли ты каким-то волшебным образом обрести его – вот в чем вопрос!

      В окно робко, почти стыдливо заглянули первые лучи солнца, откуда-то из-под самой крыши донеслась веселая песенка жаворонка, и Клод понял, что наступило утро. Он потер виски. Голова гудела – сказывалась бессонная ночь, полная бесконечных беспокойных раздумий. Он наклонился к книге великого французского скульптора Огюста Родена и