Театральный проспект, 17/6. Евгений Горбатенков

и назначил встречу с дизайнером. Из офиса я отправился прямиком к машине. Спустя четверть часа я перебрался через центральный мост и остановился у знакомого ресторана в самом центре острова. Любимый столик у окна заняла какая-то парочка, так что пришлось сесть в пыльном углу у стены. Впрочем, вскоре эта неприятность показалась мне пустяком. Прямо на отполированном до блеска капоте моей машины кто-то вывел красной краской знакомую надпись: «Театральный проспект, 17/6». Я выругался и огляделся по сторонам, но не нашёл следов на асфальте. Наверное, мне следовало позвонить в полицию, но вместо этого я прыгнул за руль и нажал на педаль. Витрины и вывески сменяли друг друга до тех пор, пока я не увидел на столбе название проклятой улицы. Телефон снова очнулся – я невольно вздрогнул и случайно задел сигнал. Бросив машину под запрещающим знаком, я выскочил на тротуар и начал всматриваться в номера на табличках.

      Отыскав дом под номером 17/1, я шагнул во двор через арку и тут же обнаружил ещё два. Вскоре я наткнулся на четвёртый, а чтобы найти пятый, прошёл через металлические ворота, покрытые паутиной и птичьим помётом. На этом мои успехи подошли к концу: дом-колодец оказался тупиком. Я сверил данные с картой, убрал телефон в карман и вернулся за ворота. На стене, в дюжине шагов от прогнившей лавки, я увидел стрелку-указатель с надписью: «Театральный проспект, 17/6». Краска была ещё совсем свежей и оставила на пальце отчётливый след. Сама стрелка указывала на едва заметный просвет между домами. Осветив дорогу телефоном, я брезгливо прижал пиджак к животу и пробрался сквозь туннель. На той стороне я увидел покосившийся старомодный особняк, выкрашенный в ядовито-зелёный цвет. Рядом с тяжёлой дубовой дверью стояла театральная афиша: до следующего представления оставалось около четверти часа; это была безымянная «комедия в 4 действиях», главные роли в которой исполняли Елизавета Павлова и Фёдор Курагин (последнее имя, впрочем, было перечёркнуто).

      С трудом припомнив обстоятельства своего последнего визита в театр, я ухмыльнулся, распахнул двери и переступил порог. Внутри было холодно и сыро. Тусклый свет декоративных ламп указал на окно театральной кассы. Я присел, но разглядел в крошечной прорези лишь морщинистые руки старика в чёрном костюме; следов краски на них не было.

      – Молодой человек, если Вы хотите успеть до третьего звонка, стоит поторопиться: у меня таки остался один последний билет, – с примечательным акцентом заявил старик и предъявил доказательство своих слов.

      – Я рад, что у вас аншлаг, но хочу немедленно поговорить с тем, кто испортил мою машину.

      – И что, таки дорогая была машина?

      – Последняя модель, полная комплектация!

      – И как же её испортили?

      – Краской, чёрт возьми! Красной краской!

      – Странно, обычно она использует гвозди.

      – Кто?

      – Судьба, молодой человек, – прохрипел старик с показным спокойствием. – Она становится настойчивой, когда игнорируешь