Шерлок Холмс против марсиан. Генри Лайон Олди

Тюня.

      – Свидетели? – предположили за дверью. – Иеговы?

      – «Вербалайф».

      – Чего?

      – Палийчук? – встрял я. – Анна Игоревна?

      – Ну, Палийчук. Серафима Петровна.

      – Анна Игоревна дома?

      – Так вы к Нюрке, что ли?

      Щелкнул замок. На пороге стояла бабка – божий одуванчик. Халат, шлепанцы, усики над верхней губой. Беда, понял я. Эту породу цветов я знал от и до. Их вдоль линии фронта высаживать, вместо противотанковых надолбов.

      – Можно?

      – Вот! – бабка скрутила кукиш.

      Большой мосластый палец старой ведьмы, выставленный дальше, чем позволяла анатомия, неприятно шевелился. Ей-богу, бывают минуты, когда я ненавижу свою работу. Будь они прокляты, первые минуты контакта, когда нам с Тюней позарез надо попасть к объекту в квартиру, закрепиться на позициях и начать мозговой штурм. Будь я следователем прокуратуры, сотрудником ЖЭКа, психиатром или на худой конец домушником – все было бы гораздо проще.

      – Анна Игоревна – ваша дочь? Невестка?

      – Внучка.

      – Она дома?

      – Натворила чего? Или гулять зовете?

      – Вы, Серафима Петровна, – зашел я с козыря, – только не волнуйтесь.

      – А я и не волнуюсь.

      – Вот и не волнуйтесь.

      – А я и не…

      – Хорошо? Главное, держать себя в руках.

      – А я…

      – Мы с вами – люди взрослые. Мы понимаем, что в жизни всякое случается…

      Лучшего способа довести собеседника до инфаркта я не знал. Трижды попроси человека не волноваться, и он с ума сойдет от нервов.

      – Натворила, – кивнула бабка. – Ох, девка!

      И захлопнула бы дверь, не вставь я ботинок в щель.

      – Вы на него не сердитесь, Серафима Петровна, – ангельским тоном спела Тюня, кивая в мой адрес. – Он хороший, просто грубый. Все мужчины…

      Тюня взяла паузу, приглашая бабку вступить. И не ошиблась.

      – Мужичьё, – согласилась Серафима Петровна. – Никакой деликатности. Мой, земля ему пухом, носки кидал где попало. И раковину после бритья…

      – Не мыл? – ужаснулась Тюня. – Вот же гад!

      – Ага. Ты, девка, молодая, а я вижу, битая. Ну заходите, что ли…

      Я пропустил Тюню вперед. Грехи сильной половины человечества гнули мои плечи к земле. Разулся в коридоре, и то с трудом. Куртка повисла на крючке, рядом с Тюниным пуховичком.

      – Читает? – спросила Тюня у старухи, имея в виду отсутствующую Нюрку.

      – Вот-вот, – бабка насупилась. – И она мне: читаю я, ба! Не мешай! Разве ж это чтение? Заляжет на диване, в каске своей, и пялится в потолок. В мое время читали, так читали! В книжку смотрели, странички переворачивали. Я, бывало, палец слюнила… А эта – в каске! Тьфу, стыдоба!

      – Можно к ней зайти?

      – Ты заходи. А этого не пущу, грубияна.

      – Он будет молчать.

      – Ну если молчать…

      – И вы молчите, Серафима Петровна.

      – Я? У себя дома?!

      – Очень прошу вас. Умоляю. У вашей Анечки…

      Я оценил красоту