История Мэй. Маленькой Женщины. Беатриче Мазини

которую сам и открыл. А теперь никакого нового платья. Деревенские мальчишки, когда она проходит мимо, пихают друг друга в бок и корчатся от смеха: они обзывают ее девочкой в мешке или пилигримкой. Они никогда к ней не привыкнут. Может, даже лучше, что Марта этого не видит и представляет ее себе такой, как раньше.

      К счастью, есть еще перо, бумага и чернила. Отец может отказаться от многого, но от своих рабочих инструментов, орудия своей мысли, – никогда. Это единственная роскошь, которую он позволяет себе и другим. Поэтому Мэй пишет и пишет. Ведь так можно подправить реальность, сделать ее лучше. Это как с чтением, но только еще прекраснее: ведь истории, которые ты читаешь, уже готовы, а те, которые пишешь, – надо еще выдумать.

      – Мэй! Мэй! – немного усталый матушкин голос доносится до комнаты девочек под самой крышей.

      Мэй безропотно закрывает чернильницу, вытирает перо, кладет его в желобок на письменном столе, чтобы не укатилось, и, помахав в воздухе исписанным листочком, убирает его под стопку книг. Она хочет еще добавить какой-нибудь смешной рисунок: Джун делает первые шаги, или котята вскарабкались на деревья и не могут слезть. Рисует она, правда, не очень, но что поделаешь. Когда письмо будет готово, решает она, надо непременно придумать, как донести его до деревенской почты и как раздобыть денег на марку. Кусты вдоль реки все обсыпаны ягодами крыжовника, а хозяйки любят варить крыжовенное варенье, но пачкать и царапать руки, собирая ягоды, им совсем не по нраву. Она наберет полные корзины и будет их продавать, как индианка. Одна корзина – одна монетка. Какая дерзкая мысль. Может быть, даже останется немного на два леденца из жженого сахара: для нее и для Эйприл, они будут сосать их, пока конфеты не станут совсем тоненькими и прозрачными, как стеклышко. А Джун, к счастью, еще слишком мала для леденцов.

      – Мэй!

      – Иду, матушка, иду.

      Интересно, что ей понадобилось. Какие дела еще остались на сегодня в нашем Раю? Вымыть посуду? Закрыть кур в курятнике? Спускаясь по лестнице, Мэй слышит мужские голоса в гостиной, ровный гул беседы: то громче, то тише. Торжественный тон отца, который говорит как из-за кафедры, даже когда сидит в кресле. И теплый смех Прекрасного Господина. Он только что приехал – приехал, чтобы остаться, так он сказал.

      Мэй бросилась к нему, он обнял ее и приподнял в воздух, а она стала болтать ногами, смеясь и пытаясь высвободиться.

      – Столько нам предстоит с тобой сделать, Девочка, – сказал он и еще раз прижал ее к себе, прежде чем поставить на ноги.

      Мэй почувствовала себя очень важной персоной: ведь она для него единственная Девочка на свете.

      – У нас у самих много дел, Генри, – сказала мать, когда они вышли на крыльцо с ним попрощаться, и поджала губы, отчего лицо у нее сразу сделалось старше.

      – Да, понимаю. Но вы же будете отпускать ее ко мне ненадолго?

      Тут вмешался отец, чье слово в спорах всегда было последним.

      – Конечно,