Молот и Крест. Гарри Гаррисон

похитил священных даров? Ты согрешишь против своей души, если простишь сии дела. Обречешь на вечные муки всех, кто сидит за этим столом. Нет, король, отдай его нам. Дай показать, какая кара уготовлена тем, кто оскорбляет Мать-Церковь. И когда вести об этом достигнут язычников, этих заморских разбойников, да узнают они, что десница Матери-Церкви настолько же тяжела, насколько бесконечна ее милость. Позволь нам посадить его в змеиную яму. Пусть разойдется молва о гадах короля Эллы.

      Король совершенно растерялся. Не успел он открыть рот, как остальные монахи с архиепископом во главе выразили решительное согласие, а воины загудели, исполнившись удивления, любопытства и одобрения.

      – Ни разу не видел, как человека сажают к змеям, – признался Вульфгар, сияя от счастья. – Вот чего заслуживает всякий викинг. Я так и передам моему королю и восхвалю мудрость и изобретательность короля Эллы.

      Встал черный монах, державший речь, – грозный архидиакон Эркенберт.

      – Змеи готовы. Доставьте к ним пленника. И пусть придут все – советники, воины, слуги, – дабы узреть гнев и отмщение короля Эллы и Матери-Церкви.

      Совет поднялся, и Элла тоже встал; его лицо еще туманилось сомнением, но быстро прояснилось при виде единства подданных. Нобли потянулись к выходу, сзывая слуг, друзей, жен и подруг полюбоваться на нечто новенькое. Шеф, уже собравшийся пойти за отчимом, в последний миг оглянулся и увидел, что черные монахи остались у стола.

      – Зачем ты это сказал? – негромко осведомился у архидиакона архиепископ Вульфхер. – Мы же платили викингам дань, не нанося вреда нашим бессмертным душам. Зачем ты заставил короля отправить Рагнара к змеям?

      Монах полез в кошель и, повторив жест Катреда, бросил на стол какой-то предмет. Затем второй.

      – Что это, милорд? – спросил он.

      – Монета. Золотая. С образами нечестивых служителей Магомета!

      – Ее изъяли у пленника.

      – Ты хочешь сказать, в Рагнаре слишком много зла, чтобы оставить его в живых?

      – Нет, милорд. Я спрашиваю про вторую монету.

      – Это серебряное пенни. Видишь, на ней мое имя: Вульфхер. Монета отчеканена здесь, в Эофорвике.

      Архидиакон вернул обе монеты в кошель.

      – Прескверное пенни, милорд. Серебра мало, а свинца много. Но это все, что нынче может позволить себе Церковь. Наши рабы бегут, крестьяне не платят десятину. Даже нобли смеют платить нам сущие гроши. А кошельки язычников набиты золотом, похищенным у истинно верующих. Церковь в опасности, милорд. Конечно, мы выстоим, как бы ни было тяжко, и язычникам не сокрушить ее. Но плохи наши дела, если язычники и христиане поладят, ибо тогда им откроется, что мы не нужны. Нельзя допустить, чтобы они договорились.

      На это кивнули все, даже архиепископ.

      – Быть посему. Бросить его к гадам.

      Змеиная яма представляла собой древний каменный резервуар, сохранившийся с римских времен; над ним спешно воздвигли хилую крышу, защиту от дождя. Монахи из Минстера