Красная Косынка. Сборник рассказов. Нина Александровна Кромина

печкой позвякивала посудой Федоровна. Сгорбленная, молчаливая, в туго завязанном темном платке, она теперь часто подолгу перемывала домашнюю утварь, переставляла ее с места на место. Иногда доставала из шифоньера узел с вещами и, развязав его, все смотрела, смотрела, словно никак не могла насмотреться.

      – Вот, – сказала она вчера Наташе, – все, что надо, собрала, а смерть не приходит.

          Мысли о последнем часе посещали Федоровну и прежде. И только дети, пожалуй, отвлекали ее от них. Бывало, она часами смотрела в окно на двухэтажный, похожий на барак дом, на детишек, что гуляли во дворе подле или, прижавшись к деревянному забору, внимательно всматривались в идущих мимо прохожих.

          То и дело кто-нибудь из детей, увидев женщину, кричал:

      – Это моя мама!

      – А это мой папа! – подхватывали рядом, указывая на показавшегося из-за угла мужчину.

          Пешеходы обычно не останавливались и даже, как казалось Федоровне, старались побыстрее проскочить мимо.

          Как-то детвора задержалась возле дома Федоровны.

      – Бабушка, дай яблочка! – кричали они и смеялись, давая понять, что это всего лишь шутка.

          Тогда-то Федоровна и приметила Наташу. Выше других, с густыми пшеничными волосами и какой-то взрослой грустью во взгляде. Девочка так смотрела на Федоровну, что той даже показалось, что девочка пытается в ней кого-то вспомнить. Кого-то из своих родных… На следующий день, едва Федоровна угнездилась на скамейке возле забора, к ней подошла Наташа и села рядом. Девочка молча смотрела в землю и даже не болтала ногами. Потом вдруг сказала, глядя куда-то в сторону, словно и не Федоровне даже:

      – У меня вчера папка повесился. Теперь меня забирать на выходные некому.

      – А ты ко мне приходи, – сказала Федоровна тихо, почти шепотом, и вдруг обняла Наташу.

          С тех пор Федоровна стала по пятницам забирать Наташу из интерната, и пятница стала для Федоровны маленьким праздником.

          Вскоре, однако, интернат закрыли, и девочка осталась у старухи. Как это получилось, почему Федоровне разрешили оставить Наташу у себя, сказать трудно…

          Жизнь Наташи у Федоровны пошла спокойная, обыденная, сытая. Да только уж очень Наташе было скучно в избе без компании, шумных игр, ссор и примирений. Хорошо еще, сосед дядя Толя подарил им с Федоровной старый телевизор, а Наташе отдал свой мобильник.

      – А звонить-то мне кому? – удивленно глядя на дядю Толю, спросила она.

      – А матери?

      – Так она ж меня бросила. Да и номера ее я не знаю.

          Федоровна поспешила вмешаться в разговор. Строго глядя на Толю, сказала:

      – Мать она и есть мать. Второй матери не бывает. Ты, Толь, ее мать поищи в городе-то. Наташа тебе фамилию скажет.

          Свою фамилию Наташа хорошо знала: тетрадки ею подписывала, на уроках на нее откликалась, хотя и чувствовала себя всегда и везде только Наташей. Без всякой фамилии. У отца тоже была такая фамилия. Когда Наташа родилась, он сидел в тюрьме. Наташина мама, оставив