Кировская весна 1936-1937. Дмитрий Ю

своей к морю, и в том, что теперь, побывав на крейсере «Червона Украина» и пощупав своими руками орудия, он уже окончательно, твердо, бесповоротно понял, что после школы ему одна дорога – в училище имени Фрунзе. Мать заплакала и заговорила о том, что на море тонут. Костя засмеялся, обнял ее поласковее и сел рядом с ней. Они провели один из тех вечеров, которые так драгоценны в дружбе матери с взрослеющим сыном, – вечер откровенностей, душевных признаний, слез, сожалений, готовности к взаимным жертвам, – и Анна Иннокентьевна обещала ему не мешать в его разговоре с отцом.

      Разговор этот Костя отложил до возвращения домой: нельзя же было в вагоне, при чужих людях, говорить о том, что переполняло сердце. И только дома, повидавшись сперва с Сережей и доведя себя рассказами о Севастополе и о крейсере «Червона Украина» до последнего накала, Костя решился поговорить с отцом.

      *

      – Ну вот у тебя бывает так, что все вдруг сразу понятно и ясно? Будто как сейчас: ударило солнце в муравейник – он и виден, а не ударило бы – так и пройдешь мимо, – выбрав удачный момент, спросил отца Костя.

      – Чтобы все понятно, этого не бывало, – улыбнулся отец, – а кой о чем догадываться случалось… Только, конечно, не вдруг.

      – Нет, именно вдруг, – упрямо повторил Костя, – именно вдруг… Мучился-мучился человек, думал-думал, колебался, не знал, как решить, и вдруг – раз! – и открылось… И оказывается, все очень просто… А главное – ясно! Так ясно, так легко, что прямо кричать хочется! – И он в самом деле закричал звонко и счастливо.

      – Эк тебя надирает! – сказал Сергей Петрович, все еще улыбаясь. – Счастливый у тебя возраст… Ну ладно, как говорится, «простим горячке юных лет и юный жар, и юный бред» … Только имей в виду: такому наитию, брат, грош цена. Решение должно в самом человеке созреть, а не с неба свалиться.

      – Да ты не понимаешь! – досадливо отмахнулся Костя. – Я и не говорю, что с неба. Человек перед этим долго думал и мучился, а тут… Скачок, понимаешь? – добавил он важно. – Переход количества в качество…

      – Вон что! Тогда понятно, – так же важно ответил отец. – И какой же в тебе произошел скачок?

      Он спросил совершенно серьезным тоном, но в глазах его Костя увидел искорки смеха, и это его подхлестнуло: неужели отец все еще считает его мальчиком, неспособным к раздумьям, колебаниям и решениям! И неожиданно для самого себя Костя заговорил о том, что «открылось» ему в Севастополе на палубе крейсера «Червона Украина».

      Сергей Петрович слушал его, не прерывая и даже не поворачивая к нему лица. Это были удивительные слова мечты и надежды, исполненные юношеской горячности и одержимости, целая поэма о море, кораблях и орудиях, развернутый трактат о воинском долге мужчины, страстное исповедание веры в свое призвание. И, только выложив все и закончив тем, что жизненный путь избран им навсегда и что путь этот – военный флот, Костя повернулся к отцу.

      – Так, брат… Выходит, ты и в самом деле вырос… Рановато, конечно,