Судьбой начертано, жизнью испытано. Абрам Хаит

прав. А ведь я тоже был заживо погребён – случилось это на линии Маннергейма. Под непрерывным обстрелом врага бомба взорвалась недалеко от наблюдательного пункта, где я находился. Меня контузило, потерял сознание. После боя мой друг капитан Ларин искал меня среди погибших, но не нашёл. Он приказал отрыть землю вблизи воронок, чтобы с почестями похоронить, а нашёл меня живым. Потом я лечился в медсанчасти и вернулся в строй.

      – Надо же, насколько в похожих ситуациях мы с тобой были. Нас спасло чудо, а если серьёзно – почти уверен, мы остались живы благодаря непрерывным все годы войны молитвам наших родителей, особенно мамы. Страдания мамы – словами передать невозможно.

      – Я с тобой полностью согласен. Вместе с тем не могу не сказать, что многих бед и потерь во время войны наша страна могла избежать, если бы наши союзники были, как и положено союзникам, по-настоящему честны.

      – Ты имеешь в виду открытие второго фронта? Здесь не может быть двух мнений: когда уже без них, правда, со многими потерями, которых можно было избежать, мы сами расправились с основными силами врага, второй фронт они открыли. Это было сделано больше для своего престижа, нам он уже практически был не нужен, – поддержал его старший брат.

      – Я никогда не забуду, когда зимой под Ленинградом солдаты шли в наступление в белых маскировочных халатах… на снегу их было незаметно, а через пятнадцать минут от начала боя белое поле стало красным от крови. Тогда от полка в две тысячи солдат остался батальон в пятьсот человек. Много погибло молодых ребят. Помню, как мы брали Любань, это было ночью. Жутко вспоминать, как весь город горел. Ужасная картина и сейчас перед моими глазами. Если бы союзники открыли второй фронт тогда, когда все с нетерпением этого ждали, – многих потерь не было бы, – сказал Яша.

      – Понимаю тебя. А ты представь, что испытывал я, другие врачи, когда один за другим поступали тяжело раненые бойцы, офицеры. Каждый думал, если бы был второй фронт, всё значительно раньше закончилось и крови было бы намного меньше, – ответил Самуил.

      Слушая размышления братьев о втором фронте, Иосиф вспоминал, что в тылу тоже все, даже малые дети, знали, как нашей стране, в одиночку борющейся с грозным врагом, подмявшим под себя всю Европу, нужен этот второй фронт. Но союзники с этим не торопились, не наши трудности и потери их заботили.

      Это был, пожалуй, единственный такой откровенный разговор о войне, который слышал Иосиф из рассказов своих братьев. Вообще, они о том, как было на войне, о своём участии в боях, почти не говорили. Объяснить это можно было, наверное, тем, что воспоминания были тяжёлые, возвращали к неимоверным трудностям и потерям, которые выпали на их долю. Если какие-то подробности Иосифу удалось узнать о том, что пришлось пережить старшему брату, то это то, что ему стало известно из рассказов воевавших вместе с ним его друзей, с которыми встретился во время похорон брата. Подробности участия в боевых действиях другого брата, Якова, ему открыли воспоминания, с которыми брат иногда выступал перед