Человек из красного дерева. Андрей Рубанов

было предположить, что Твердоклинов, даже уйдя с фабрики, будет и дальше страдать, и не только глухотой, но и другими болезнями, и в конце концов от них умрёт.

      Мы с ним мало общались.

      В цеху появляется Пахан, теперь – без каски и в расстёгнутом пиджаке, вроде бы довольный, глаза блестят.

      Он находит меня взглядом и молча показывает пальцем вверх, на окно кабинета.

      Я киваю.

      В цеху, когда работают станки, все мы общаемся знаками, и наша жестикуляция бывает не менее выразительна, чем знаменитая итальянская.

      Следом за хозяином я поднимаюсь по стальным ступеням и вхожу в контору.

      Здесь пахнет коньяком. Контора – мы прозвали её “аквариум” – выглядит фантастично, круто, здесь приятно находиться. Две стены – панорамные окна. На третьей стене – экран едва не в рост человека, на экране – виды с камер наблюдения: склад, сушилка, гараж, циркулярные пилы, въездные ворота – десятки камер, Пахан видит и контролирует всё.

      А в центре – круглый стол и кресла.

      Сейчас Пахан в кресло не сел – без предисловий толкает меня в плечо, достаточно злобно, как будто предлагает драться.

      – Антип, – говорит он с ненавистью, – какого хера ты творишь?

      – Извини, – отвечаю я. – Если бы знал – всё надел.

      – Это был губернатор области! Они обещают мне кредит! И заказы! А тут – ты, со своими фокусами!

      – Извини, – повторяю я. – Случайно вышло. Предупредил бы.

      Пахан хмурится.

      – С завтрашнего дня, – говорит он, – ты работаешь как все. В полной защите.

      – Не могу, – отвечаю я. – Мне же нужно видеть, что я делаю. В очках я ничего не вижу.

      – Другие видят.

      – Пусть видят. Я не вижу.

      – Хорошо, – говорит Пахан, – без очков, но в маске.

      – В маске тоже не могу: запаха не чувствую.

      Он всё-таки садится в кресло. Я вижу: на самом деле у него отличное настроение. Губернатор сказал ему что-то важное. Денег посулил, поддержку, – что там ещё может наобещать высокий чиновник? Теперь Пахан, довольный успехом, весёлый, хочет по-быстрому решить мою проблему.

      Это не первый наш разговор, и не второй.

      – Мне понять надо, – продолжает он, – кто ты всё-таки такой. Дурак – или прикидываешься? Ты знаешь, что такое рак лёгких?

      – Знаю.

      – Антип, – говорит Пахан печально, – чего ты включаешь дебила? Ты всё понимаешь! Ты вдыхаешь летучие вещества! Опилки! Микрочастицы! Они остаются в лёгких, в бронхах! Ты работаешь на вредном производстве, это официальный термин! Сколько можно перетирать одно и то же?

      Разогревшись, он переходит на язык своей молодости: околокриминальный жаргон девяностых.

      Я молчу.

      Всё сказанное – правда. Я действительно ненавижу очки, а уж респиратор, пахнущий ядовитой пластмассой, – особенно.

      – Наушники могу носить, – говорю я. – А очки и маску – не могу.

      – Договорились, – отрубает Пахан; ему надоел этот спор. – Но я ещё раз предупреждаю: если заболеешь, я платить за тебя не буду. Иначе