Волки и медведи. Фигль-Мигль

далёк этот шантаж от чистоты анархического идеала!

      – Это ничего. Твоё сердце шантажом не разобьёшь. – Он чихнул. – Вот истинно говорю. Знаешь, Разноглазый, от кого другого я бы, может, и отступился. А ты словно напрашиваешься. Ты такой ловкач. Со всеми без стыда и гнева. Для всех сокровище.

      – Поганкин, – спросил я, – а тебе не приходило в голову, что это и есть настоящая свобода?

3

      Охта не изменилась, и в снегу оставшись такой же опрятной и взволнованно-бодрой: те же песни, те же марши. Канцлер не изменился, и на пике могущества продолжая истязать себя и муштровать ординарцев. Он улыбнулся и кивнул мне почти тепло, как старому знакомому, с которым связывает общее грязное прошлое.

      Николай Павлович стоял у окна, на любимом своём месте, и я, сперва устроившийся на диване в ожидании ординарца с подносом, подошёл и встал рядом. Тем более что поднос то ли запаздывал, то ли не был сегодня предусмотрен.

      Маленькое солнце высоко стояло над белым искрящимся пространством Невы, и краски ясного голубого неба тоже смягчались до белого, размыто-молочного. И бледное лицо Канцлера, глядящего на свой необретаемый Грааль, становилось ещё бледнее.

      – Я отправляю экспедицию на восток.

      – В Джунгли?

      – В Джунгли, в Джунгли. – Усмешкой и подчёркнутым спокойствием он дал понять, что внушающая простонародью суеверный страх земля лично для него – всего лишь цепь пустырей, павших под натиском несанкционированных свалок. («В варваров верит, – с уважением говорит Муха, – а в Джунгли не верит. Это ж какой ум у человека!»)

      – Зимой?

      – Нет времени ждать до лета. В отряд будете включены вы… и ваши компаньоны по приключениям.

      – А меня-то за что?

      – Вы везучий.

      – Я не поеду.

      – Поедете.

      – И как вы меня заставите?

      – Я вас уговорю. – («Приходят с угрозами, – писал мне Фиговидец, – но требуют, чтобы я чувствовал себя убеждённым».) – Предложу целых две вещи, против которых вы не сможете устоять. – Он пожал плечами, покрутил кольцо на пальце. – Помимо денег, разумеется.

      – Почему все считают меня жадным?

      – Вы и есть жадный. Так вот, во-первых, гражданство в Городе.

      – Гражданство в Городе? Это вы мне предлагаете гражданство в Городе?

      – Всё меняется, и политическая обстановка быстрее прочего.

      – Что-то не помню, чтобы на моей жизни политическая обстановка изменилась существеннее, чем лицо на предвыборном плакате. – Я сделал паузу. – Или цвет галстуков у членов Городского совета.

      – Меняется, меняется. Сейчас меняется само время, его дух. Всё будет по-новому.

      – Новые лица или новые галстуки? Вы мне будете рассказывать, что сын изгоя способен повлиять на Горсовет?

      Голос Николая Павловича не стал менее ровным.

      – Не буду. Вы получите обещанное, а какими путями… Впрочем, я и не поверю, что вас это интересует.

      – Ну а во-вторых?

      – Во-вторых сейчас покажу.

      Дверь без стука, без