Девичьи сны (сборник). Евгений Войскунский

У нас в подкорке, говорит он, дремлет целый мир, не управляемый сознанием. Она-то, подкорка, и «выдает» сны с неожиданным содержанием. Это может быть все что угодно, записанное в генетической памяти человека, вплоть до зова, как он выразился, мохнатых предков. По словам Володи, возвратные сны могут в причудливой форме отражать переломное событие в жизни человека. Тут важно: видит ли человек в таком сне самого себя.

      Но Сергей не видит. Значит… а кто, собственно, может объяснить, что это значит?

      – Сережа, – говорю, – сегодня дети собираются куда-то в гости, они около четырех завезут к нам Олежку.

      – Ну что ж. – Он допивает чай и, по старой своей привычке, переворачивает чашку кверху дном.

      – Очень тебя прошу: не встречай их с надутой физиономией.

      – Уж какая есть…

      – Улыбнись им, Сережа. Что-нибудь шутливое скажи, ты ведь умеешь.

      – Не до шуток, Юля, когда люди собираются уехать из родной страны.

      – Да они не решили еще!

      – Это по-твоему. Выдаешь желаемое за действительное.

      – Ну не окончательно же еще! Мы должны их удержать, Сережа.

      – Конечно. Но… Нина упряма до невозможности. На Павлика давит его родня.

      К сожалению, это верно. У Павлика полно родственников, огромный клан инженеров, нефтяников – переплетения старинных бакинских семей, смешанные браки, – теперь все они засобирались уезжать – это мы знаем не только от Павлика, но и от его родителей, с которыми перезваниваемся.

      – Я не представляю, как мы будем жить без Олежки. Это… это просто безумие…

      – Это предательство.

      – Ах, да перестань, Сережа, со своими громкими словами…

      – Предательство, – повторяет он непререкаемо. – Иначе не назовешь. В стране трудное время, перестройка, нужна каждая пара крепких рук – как же можно? В нашей молодости тоже было трудное время, но мы не бежали. Мы понимали свой долг.

      – Теперешнее трудное время совсем не похоже на то, что мы пережили. Тогда строили социализм, а теперь разрушаем.

      – Ничего подобного! Речь идет не о разрушении, а об улучшении. Об устранении деформаций, которые…

      – Знаю, знаю. А вот объясни, что такое приватизация? Разве это не передача в частную собственность? Разве это не капитализм?

      – Нет! Командные высоты в экономике все равно останутся у государства. Никакого капитализма не может быть. Не может быть, – повторяет он, как заклинание.

      Я уношу грязную посуду в мойку. Кран горячей воды издает жалкое шипение. С водой у нас плохо, особенно на верхних этажах.

      – Все-таки странно, – говорю, ополаскивая чашки холодной водой, – жили при зрелом социализме, а теперь оказывается, что он не только не зрелый, но и вообще какой-то не тот. А что делается в соцстранах? Всюду демонстрации, прогоняют коммунистов, какие-то новые партии пришли к власти… В Чехословакии опять появился Дубчек… Как это понимать?..

      – Так и понимай, – хмуро говорит Сергей, поднимаясь из-за кухонного стола и запуская в рот зубочистку. –