Про психов. Терапевтический роман. Мария Илизарова

убивающегося над вырезанным аппендицитом и вспоминающего при виде крови о разбитых в детстве коленках. Вряд ли он сможет чем-то помочь больным. Я о том, что вы слишком сильно в эту историю включились.

      – Подождите, подождите, Олег Яковлевич! Вот вчера, помните, вы совершили поступок, исполненный сочувствия. Та больная, которая, кроме правонарушений, наркомании и всего прочего, еще и СПИДом больна. Помните, медсестры повесили на холодильник с продуктами записку о том, что ее посудой нельзя никому пользоваться. Больная плакала и от стыда не вылезала из-под одеяла. Вы же, узнав об этом, собственноручно сняли записку, порвали ее в клочья и еще полчаса бушевали в сестринской, обещали загнать за Можай того, кто это придумал, грозили, стыдили! И утешали больную! Это что было? Не личное ли отношение? Просто профессиональный долг? Педантичное исполнение клятвы Гиппократа?

      – Ах, ну что вы, в самом деле. – Паяц на секунду замешкался, опять взялся за вихор и как-то сдулся.

      Косулин было подумал, что Паяц в запале наговорил глупостей и сейчас пойдет на попятный. Оказалось, он просто подыскивал новые аргументы.

      – Конечно, я обязан защищать права больных. А права этой пациентки бесспорно были нарушены. Но мне нисколько не жаль эту гнилую спидоносную наркоманку. Наша задача помогать, а для этого иногда надо быть жестким и знать, что нужно больному, даже если он сам с этим не согласен. Люди – малахольные существа по большей части. Если они сами начнут решать свою судьбу, порядка не видать!

      Косулин чувствует, как тело его каменеет. Он привык к подобным высказываниям, вернее, к поступкам врачей, совершаемых из такого мировоззрения. Он признавал, что во всех этих измышлениях есть рациональное зерно. Но вот только оболочка этого зерна отвращала невероятно. Все это просто оправдательная речь, думал он, просто способ скрыть правду о самих себе. Но Паяц? Как он-то может не осознавать мотивы своей философии?

      – Зачем вам, Олег Яковлевич, столько власти? Ну зачем?

      – Вы же психолог, Александр Львович, вы должны понимать, что если вы будете так сильно проникаться трагизмом судьбы каждого пациента, то от вас очень быстро ничего не останется, только, как говорится, рожки да ножки, рога да копытца. Надо как-то держать себя в руках…

      Косулин слушал и одновременно рассматривал Паяца отстраненно, словно через предметное стекло. Какое самодовольное лицо, как он искренне убежден в собственной правоте и непогрешимости, какой менторский высокомерный тон, передо мной вершитель судеб человеческих…

      Психолог не любил себя в такие моменты, что-то холодное и жестокое просыпалось в нем, не испытывающее никакой симпатии к людям. В такие моменты он говорил слова, о которых потом жалел. Но удержаться не мог.

      – Эта ваша отповедь кажется мне вершиной ораторского мастерства, она достойна оваций. Браво! Смущает только одно: то, что подобную речь, состоящую, впрочем, из штампов и банальностей, произносите вы, Олег Яковлевич. Вы правы,