Про психов. Терапевтический роман. Мария Илизарова

выдерживает. Однажды нетрезвый Пашка сам поймал Косулина и без всякого юмора сказал:

      – Знаешь, на что это похоже? Как будто ты в аду, и вокруг корчатся наказанные, поджариваются на сковородках, кипят в котлах со смолой, а мое наказание в том, чтобы смотреть на это. Вот так-то.

      Впрочем, это была минутная слабость, трагическое настроение редко задерживается в наших рядах.

      Косулин пробрался к столу. Сел рядом с Беллой, хрупкой смуглой девушкой с глазами цвета травы, с некоторым романтическим пафосом, как Косулин про себя называл их цвет. Но вслух, конечно, не говорил. Рядом с ней с Косулина моментально слетала взрослость, хотелось дурачиться. Косулину нравился ее нестандартный взгляд на вещи, чувствительность и нежность. Белла тоже не сразу стала психологом, поучившись сначала на юриста. Захотелось рассказать ей про учителя и про жену.

      За столом о работе не говорили, строили новогодние планы, кто-то уходил в отпуск, собирались устроить вечеринку.

      Агния, порывистая блондинка боттичеллиевской красоты, сразу заметила, что Косулин молчит. Вообще, у Косулина иногда возникало подозрение, что их начальник отбирает сотрудниц в основном по внешним данным: большинство были небанально красивы. Косулину казалось, что все его больничные коллеги-друзья родились не в свое время. И чаще всего он думал так, смотря на Агнию. Ее романтизм, ум и неуемная социальная активность напоминали о женщинах-«эмансипэ» начала двадцатого века. К своим двадцати пяти годам Агния успела закончить психфак, поработать в ПНД[1], поучиться в Германии. В Берлин поехала в надежде прикоснуться к истокам психоанализа, а получила популярные нынче в Европе проповеди о пользе когнитивно-бихевиоральной дрессировки. Но мятежный дух Сабины Шпильрейн и Лу Саломэ не покинул ее.

      В больнице Агния работала в отделении дневного стационара. Пожалуй, ее работа ужасала Косулина даже больше, чем Пашкина. Дневной стационар был параллельным миром, последним пристанищем хронических психиатрических пациентов. Коридоры его двухэтажного корпуса всегда пусты и темны. Со стен взирают портреты пациентов, написанные давно убившим себя художником. В дневной стационар попадали старые, дефектные больные. Считалось, что без поддержки они не выживут. Они ходят в дневной стационар, как здоровые люди – на работу. Пять дней в неделю, с перерывом на выходные, ночуют дома. Завтракают, принимают лекарства, посещают занятия всевозможных кружков. На местном жаргоне их называют «оболочечниками», что очень точно отражает производимое ими впечатление. Оболочка, тело, простейшие социальные реакции налицо, но внутренняя жизнь давно осталась в прошлом, уничтоженная психозами и нейролептиками. Когда Агния рассказывала про свою работу, Косулин недоумевал. Как можно быть рядом с человеком, чей разум разрушен старением и скорой смертью, Косулин еще мог представить, но как быть рядом с тем, чья внутренняя, да и внешняя жизнь похожа на заезженную пластинку… Этого

1

ПНД – психоневрологический диспансер.